Снова погрузившись в свои мысли, я ничего не ответил. Словоохотливый эсэсовец понял, что я не склонен поддерживать беседу, и тоже замолчал, чему я был весьма рад (его пустая болтовня мне изрядно надоела). Несколько минут мы ехали в тишине, которую нарушал только ровный гул мощного форсированного двигателя. Немец явно заскучал и включил радиоприемник – покрутив настройку, поймал какую-то французскую певичку. Из последующей болтовни диктора, совершенно не владея французским языком, я все же уловил ее имя – Эдит Пиаф. Она снова запела какую-то легкомысленную песенку, но Ланге не стал, как накануне, перестраивать приемник – хотя передача велась явно из Парижа, занятого англо-американцами.
Так, под аккомпанемент веселых и легкомысленных мелодий мы проехали больше половины пути: минут через двадцать должен был показаться аэродром. Неожиданно скупой свет фар нашего автомобиля высветил впереди одинокую фигуру военного на обочине шоссе.
Он стоял рядом с дорожным указателем на ответвлении грунтовой дороги, уходящей куда-то вправо. Ланге затормозил как раз около столбика с названием, я напряг зрение и прочитал: «Фольварк Лансдорф. 5 км». Между тем военный подошел к нам ближе: это был рослый офицер, на вид около сорока, в серо-зеленой армейской шинели с погонами капитана. Через левое плечо у него был переброшен объемистый вещмешок. Я приоткрыл дверцу, и он, козырнув, представился:
– Капитан Шейнеман. 186-я пехотная дивизия. Не подбросите до Мюнхена, господа?
Мы тоже представились в ответ на его приветствие, после чего Ланге вышел из автомобиля и подошел к офицеру:
– Какими судьбами в наших краях, господин капитан?
– Находился в двухнедельном отпуске после ранения. Гостил на хуторе у родственников, – кивнул он в сторону грунтовки. – Теперь возвращаюсь в часть.
– В районе идет операция по нейтрализации вражеского десанта, – отчеканил Ланге официальным тоном. – Так что, не обессудьте: попрошу предъявить документы!
«Разумно, – оценил я действия унтерштурмфюрера. – Возможно, не такой уж ты молокосос. То, что «в бегах» двое, ничего не значит. Янки вполне могли разделиться – так проще уйти от погони».
Профессия разведчика-диверсанта наложила на меня неизгладимый отпечаток: приучила никому и ничему не доверять. Не могу сказать, что меня что-то насторожило – обычный армейский капитан. Держался абсолютно спокойно и без лишних слов протянул Ланге свои документы, которые, кстати сказать, оказались в полном ажуре – по крайней мере, унтерштурмфюрер не нашел в них никакого изъяна и вернул со словами: «Все в порядке». Но я все же решил «подстраховаться» и, когда Шейнеман уже собирался сесть на заднее сиденье, с невинным видом спросил: