Только к февралю 45-го измотанная, обмороженная и почти потерявшая надежду «армия» Шерхорна сумела подойти к тем самым озерам, однако и здесь окруженных ожидало жестокое разочарование. По-видимому, русские сумели разгадать их планы и заранее провели усиленное бомбометание по льду водоемов, сделав их поверхность непригодной для посадки самолетов. Но, в конце концов, удача улыбнулась находящимся на грани отчаяния людям: в близлежащих лесных массивах удалось найти и подготовить вполне «приличную» взлетно-посадочную полосу для приема монопланов типа «Арадо».
Как раз сегодня ночью наконец-то совершил посадку первый долгожданный самолет с «той» стороны…
Шерхорн и его заместитель держались более сдержанно, а вот их подчиненные не скрывали радостных чувств. Кое-кто из солдат даже полез обниматься с экипажем «Арадо», едва те сошли на землю. Впрочем, обстановка не позволяла даже на короткое время расслабиться, предаваясь радостным излияниям: подполковник приказал немедленно приступать к разгрузке самолета.
Даже летчики не остались в стороне, и теперь, спустя всего двадцать минут после посадки, из грузового отсека вытаскивали и укладывали в сани последние тюки. Майор Герц обратил внимание, что часть людей Шерхорна, одетых в гражданскую одежду, общается по-русски.
– Это местные полицейские, – пояснил обер-лейтенант Штерн. – Спасаясь от Советов, прятались по окрестным лесам, потом примкнули к нам.
– И много таких? – поинтересовался Феликс.
– Человек шестьдесят-семьдесят.
– Они оказались крайне полезны, – вступил в разговор Шерхорн. – Знают здешние леса и все мало-мальски пригодные для передвижения дороги. Без них русские давно бы загнали нас в ловушку и перебили, как зайцев.
– Но где же обоз с ранеными? – обеспокоенно спросил Герц. – Вылететь необходимо хотя бы за три часа до рассвета!
В этот момент из-за ближайших елей показался человек в камуфляжной утепленной куртке с наброшенным на голову капюшоном – на груди у него висел «шмайссер» с откидным прикладом, а передвигался он на коротких охотничьих лыжах без палок. Торопливо приблизившись к Шерхорну, он отдал честь и начал что-то негромко докладывать, склонившись почти к самому уху командира. При этом оба отошли чуть в сторону – отчего присутствующие улавливали лишь отдельные обрывки немецких фраз, из которых невозможно было понять содержание разговора. Однако по тревожному выражению лица подполковника все поняли: что-то произошло. Впрочем, Шерхорн, отпустив подчиненного (тот снова бесшумно исчез за деревьями), не стал скрывать причины своей озабоченности. Он хмуро заметил, обращаясь к Герцу: