Он молча кивнул головой, но потом не выдержал:
– Вы с ума сошли, Яковлев!
– В чем же выражается мое сумасшествие?
– Вам отсюда не выйти! Лучше сдавайтесь сразу – военный трибунал это обязательно зачтет. Вам даже уменьшат срок…
– Заткнись, гнида! – не выдержал я. – Лучше подумай о себе! Мы выйдем отсюда вместе, товарищ парторг!
При этом я с силой ткнул в бок его же «тэтэшником»:
– Учти, стрелять буду без предупреждения – только дернись!
– Но что я объясню дежурному?
– Не строй из себя идиота: скажешь, повез меня на допрос в Управление. Давай, двигай!
Все получилось как я и предвидел. Дежурный офицер у входа не посмел остановить парторга окружного Управления «Смерша». Тем более до приезда Громова никто не трогал моей экипировки (разумеется, за исключением изъятого оружия) – поэтому у меня был вполне «респектабельный» вид старшего офицера контрразведки.
– Ты на машине? – спросил я уныло бредущего парторга.
– Разумеется. Вон та «эмка» у ворот.
– Шофера оставь здесь, пусть поскучает в «караулке». За руль сядешь сам.
– Но…
– Никаких но, – ткнул я его в левый бок спрятанным в кармане «ТТ».
Уже через минуту мы неслись по булыжным мостовым старой части Смоленска: Ковальчук за рулем, я на заднем сиденье «видавшего виды» автомобиля.
– Вы меня убьете? – вдруг спросил парторг.
– Зависит от твоего поведения. А пока не отвлекайся от дороги – аварии нам еще не хватало! И помолчи, мне надо подумать…
Насчет подумать я не лукавил: минимум через полчаса по городу объявят широкомасштабный розыск, а я даже не знал – куда ехать. В Берлине решили не рисковать: почти все явки в Смоленске были «провалены», а оставшиеся вызывали сильные сомнения в их надежности. Поэтому немцы порекомендовали мне доехать ночным поездом «Смоленск – Энск» (где и находилась тетрадь), а оттуда сразу же возвращаться в Западном направлении. Там, к востоку от Риги, меня должна была взять на борт подводная лодка.
Поразмыслив, я приказал Ковальчуку двигаться в район Деповской улицы, где останавливался осенью у Совы. Блуждая с ним по местным развалинам, я неплохо запомнил маршрут и теперь велел загнать «эмку» в одну из полуразрушенных четырехэтажек, где никто не жил. Когда полковник заглушил мотор, я с силой ударил его рукояткой пистолета по шее – но убивать не стал, только «вырубил».
«Живи, сволочь», – подумал я брезгливо и вышел из машины. Но предварительно не отказал себе в удовольствии сорвать с этого надутого индюка погоны, зашвырнув их как можно дальше в развалины. Побрызгав подошвы сапог антисабакином, который всегда держал под подкладкой шинели, быстро двинулся в сторону Деповской – времени у меня было в обрез. Этот порошок – все, что осталось у меня после обыска в «Смерше»: остальное, включая документы, изъяли – так что положение мое можно было назвать одной фразой: «полнейшее дерьмо». Тем более та «горячая» встреча, которую оказал мне Ковальчук, явно не придавала оптимизма относительно моей дальнейшей судьбы. А что, если и генерал Громов, которого я совсем не знал, окажется такой же сволочью? Ведь я же фактически явился с повинной и, хотя не ожидал оркестра с цветами, рассчитывал совсем на другой прием…