— Сашенька, — задумчиво опрашивал он, — а кто такой дядя Сурен, это тот, что в Эривани?
— Ну, Андрюша, как же ты не понимаешь! — огорчалась Саша. — Дядя Сурен в Милютинском переулке, а в Эривани дядя Гурген.
Молчание.
— Саша, а кто прислал тебе туфли: дядя Гурген или дядя Сурен?:
— Ты просто дразнишь. Ты прекрасно знаешь, что туфли подарила тетя Вера. А дядя Гурген подарил тебе часы, и ты мог бы это запомнить.
Да, он помнил. Слов нет: его приняли в семью как родного. Никогда в жизни он не получал столько подарков. Сашина родня заново ему объяснила, что такое день рождения, Новый год и Первое мая. А Восьмое марта! О, оно ему тяжко далось! Он догадался подарить мимозу Саше и кофейник теще, Нине Викторовне. Но он не подумал (недопонял! — сказал он себе), что надо было одарить и тетю Веру, а главное, тетю Маргариту, которая уже сейчас отказала ему две старинные золотые пятерки. На них так и было написано: «Пять рублей золотом. 1823-й год». Эти монеты мог держать в руках Пушкин, Лермонтов подумать только! И вдруг он услышал:
— Это тебе на золотые зубы.
— А зачем мне золотые зубы? — спросил он растерянно.
— Вырастешь, узнаешь! — сверкнув золотым зубом, насмешливо ответил тесть.
Ничего не скажешь — это была дружная семья. Если кто болел, все ухаживали за ним, приносили фрукты и лекарства, дежурили у постели и вызывали врачей. Если кому нужны были деньги, их доставали из-под земли. Если в этой большой семье неладно жили муж и жена, их сообща пытались мирить. Все это было хорошо. Плохо было только одно: Андрея наперебой учили жить и лишали свободы. Он подарил свою свободу одной лишь Саше, он не дарил ее ни тете Маргарите, ни тете Вере, но именно тетя Вера, жена того дяди, что из Милютинского переулка, говорила:
— Ты легкомысленно относишься к Сашиному положению: ей нужны витамины.
— Нет, самое главное — эстетические впечатления, — говорила тетя Маргарита. — Гравю-у-у-ры, — добавляла она таинственно.
А тесть был глубоко оскорблен, когда Андрей захотел внести в общий котел свою стипендию.
— Плевать мне на твои деньги, — сказал тесть, шевеля лохматыми бровями.
— Но я не собираюсь сидеть на вашей шее. Я совершеннолетний, — высокомерно ответил Андрей.
— Моя шея выдержит и тебя и Сашу. Перестань, пожалуйста.
— Не будет этого, — твердо сказал Андрей. И вдруг из кухни послышались всхлипывания.
— На шее! — рыдала теща. — Скажет тоже!
К теще Андрей относился хорошо. А кроме того, он не мог видеть женских слез.
— Нина Викторовна, — сказал он. — Ну что вы, право!
— На шее! — рыдала теща и отворачивалась от него. На шее! Подумать только, что здесь обидного? И он сдался.