Утром его рота опять штурмовала безымянную горку. Она, по-видимому, имела стратегическое значение, ибо её с диким упорством советское и немецкое начальство старалось захватить.
- Чё в неё так упёрлись? – возмущались выжившие солдаты.
- Пока нас всех не угробят, - сказал Петька Шелехов, - не успокоятся…
Непрерывные бои срыли всю растительность и даже метра полтора-два почвы на вершине.
- После войны на этом месте долго ничего расти не будет. – Потянулся всем телом Генка Шахов.
- Разве что железо с когтями…
Земля была смешана с осколками металла, разбитого оружия, гильзами, тряпками от разорванной одежды и человеческими костями.
- Пару лет тут точно простоит стойкий трупный запах…
- Думаю больше! – сказал Гена и посмотрел на поникшего ротного.
Полчаса назад Головатюк, поднявшись во весь рост и размахивая револьвером, кричал, пытаясь поднять в очередную атаку этот жалкий остаток.
- За мной, мать вашу!
Но его либо никто не слышал в грохоте разрывов мин и снарядов, в трескотне пулемётной, либо делал вид, что не слышит, но так или иначе, никто не поднялся и не закричал вслед за ним «ура».
- Не расстраивайтесь командир, - подбодрил его Шахов.
- Никто не поднялся…
- Почти никого не осталось!
Он и Петя Шелехов входили в те неполные два десятка бойцов, которые сдерживали натиск немцев.
- Тебе легко говорить, – пренебрежительно отмахнулся офицер, - а мне комполка голову оторвёт.
- Дальше передовой не пошлют, меньше роты не дадут! – пошутил Петя.
Головатюк огорчённо махнул рукой и, пригибаясь, побежал в своё временное жильё. Там сидели и пили водку командиры приданных полку пулемётных и миномётных рот. Они заняли большой немецкий дзот, наполовину разбитый. Из-под брёвен обрушенного наката торчала скрюченная рука и подкованные каблуки двух сапог.
- Своего квартиранта никак не достанете…
- Вытащить бедного «ганса» нет никакой возможности, он крепко зажат. – Как бы оправдываясь, произнёс Михаил Соколов и достал третью кружку.
Жили они в таком приятном соседстве уже несколько дней. У дзота, в канаве, лежали ещё шесть «друзей» в зелёных шинелях.
- Чего такой хмурый? – спросил вошедшего изрядно захмелевший миномётчик Соколов.
- Аааа! – скривился старлей и выпил залпом согревающий алкоголь. – Почти вся рота полегла.
- А что с батальоном?
- Почти никого их командиров не осталось.
- Зато скоро станешь комбатом…
Молча, выпили ещё по одной. Пулемётчик Первухин начал рассказывать услышанную историю:
- У меня в роте в начале войны служил красноармеец-пулемётчик Семён Константинович Гитлер, еврей по национальности. Воевал хорошо и я представил его к медали «За отвагу». Написал бумагу, всё чин чином, а меня на следующий день вызывает комдив и громко так спрашивает: « Ты что сукин сын думал, когда представление писал?.. Ты хочешь, чтобы я за отвагу наградил Гитлера?»…