Я вновь опустил правую руку в карман и, нащупав стальной тросик, накрепко сжал его в ладони.
– Ну вот и поговорили, – с некоторым сожалением произнес я. – Ты сама сделала свой выбор. Теперь я просто обязан так поступить… Я не могу иначе…
– Я так и думала, что ты меня послушаешь и согласишься подать на развод, – облегченно вздохнув, произнесла Дашенька.
– Ты меня не так поняла, – ответил я, медленно вынимая из кармана правую руку.
– А как я должна тебя понять?
– Теперь это уже не важно, – почти полушепотом произнес я. – Теперь у меня нет другого выхода. Прости, детка. Прости и прощай…
Мне было ее очень жаль, но у меня на тот момент действительно не было иного выбора. Я должен был сохранить свое беззаботное, сытое благополучие. Не скажу, что лишить ее жизни было для меня довольно-таки простым делом. Я накинул ей на шею удавку, но вместо того чтобы по инерции попытаться избавиться от стального тросика, она наотмашь ударила меня ниже пояса. Я невольно выпустил из рук удавку и скорчился от нестерпимой боли. Дашенька побежала в сторону шоссейной дороги и, громко крича, стала звать на помощь. Превозмогая боль, я бросился за ней. Настигнув Дарью у кромки лесополосы, которая все еще скрывала нас от проходивших мимо автомобилей, я несколько раз ударил ее по голове первой попавшейся корягой. Я бил ее до тех пор, пока не убедился, что она мертва и больше не представляла для меня никакой угрозы. Озираясь по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху, я прикрыл ее тело сухим валежником. У меня дрожали руки и ноги. Я был напуган случившимся и в то же самое время был горд за свою решительность. Однако я не успел отойти от нее на несколько метров, как явственно услышал ее тихий стон. Эта живучая гадина разозлила меня до бешенства. Я снова безжалостно пинал ее ногами и бил по голове все той же корягой. Но в этот раз я был уже значительно умнее. Вспомнив о том, что у меня в заднем кармане брюк всегда лежит финка с выкидным лезвием, которую подобрал в первый день своего приезда недалеко от привокзальной площади, я хотел перерезать Дашеньке горло, но для этого у меня не хватило мужества. Все, на что я оказался способен, это на пару ударов в грудь, которыми вряд ли нанес смертельные раны. В связи с тем, что мне больше не нужны были подобные сюрпризы ее внезапного возвращения в реальный мир, я поспешно достал из багажника автомобиля небольшой топорик и, практически закрытыми от ужаса глазами, довершил свое преступление. Однако даже этого мне показалось мало. Я уложил ее изуродованный труп в неглубокую яму, по неизвестной причине созданную самой природой между двух невысоких холмов, облил бензином, истратив при этом целую канистру моего неприкосновенного запаса, и решительно чиркнул зажигалкой. Лишь после того как я отъехал на несколько километров в сторону от своей жертвы, я переоделся в заранее подготовленную одежду, а ту, которая была на мне во время убийства Дашеньки, я предусмотрительно утопил в ближайшем озере. Вместе с этой одеждой я утопил и топорик. Несмотря на то что мне было очень жаль расставаться с финкой, имеющей выкидное лезвие, я все ж таки не стал рисковать и, не задумываясь, бросил ее на чистую водяную гладь. Убедившись в том, что нигде не наследил, я облегченно вздохнул и как ни в чем не бывало вернулся домой. Я был счастлив от мысли о том, что Дашенька больше никогда не станет меня шантажировать. Более того, в эту ночь я был для собственной жены непревзойденным любовником. Наверное, нежно обнимая и нашептывая самые ласковые слова, я рассчитался с ней за все дни своей подлой и гнусной измены.