— Старайтесь, ребятушки, старайтесь. Хорошо закончите — и я вас хорошо рассчитаю, не обижу.
— Вот теперь бы и назначили, Савва Саввич, цену-то повыше.
И мы бы тогда ишо больше-старались.
— Потом, Антон Михалыч, потом. Сказал, не обижу — значит, не обижу.
Ермоха глянул на Егора, оба понимающе усмехнулись. Уж кто-кто, а они-то хорошо знали цену хозяйским обещаниям.
После обеда Савва Саввич велел оседлать ему коня, чтобы проехать по своим сенокосным угодьям. Прежде всего он решил осмотреть участок еще не кошенной травы, что тянулся падью почти на версту вверх от балагана.
С пригорка, на котором остановился Савва Саввич, перед ним раскинулась широкая, залитая светом полуденного солнца и еще не тронутая косой долина. По обочине ее, ближе к сопкам, голубел острец. Мешаясь с темно-зелеными завитками дикого клевера, увенчанного синими гребешками цветов, острец постепенно уступал место смешанному зеленому разнотравью. Еще дальше, на середине пади, там, где по ломаной линии кустов угадывалась речка, темными волнами колыхалась светло-бурая полоса высокого, густого пырея.
«Травы ноне — слава тебе господи… хватит, — удовлетворенно отметил про себя Савва Саввич. — Сена тут мно-ого станет, дал бы бог вёдро». Толкнув ногой коня, он повернул обратно, вниз от балагана, где падь далеко — покуда хватает глаз — пестрела прокосами свежей и подсыхающей кошенины.
Савва Саввич побывал у зародов, посмотрел сметанное в них сено и, вброд переехав речку, поднялся на елань, где в это время работа была в самом разгаре. Работники, обливаясь потом, метали сено в зарод, два копновоза — Артем и Андрей — еле успевали подвозить им копны, которые поддевали Настя и Татьяна, они же и подскребали за копновозами сено. На зароде стоял Ермоха, сено ему подавали вилами Егор и Антон с Никитой.
Чтобы не мешать их работе, Савва Саввич проехал мимо. Придержав коня около Насти, спросил ее:
— Ну как, Настасья, дела-то идут?
— Ничего, — сухо ответила Настя и, повернувшись к нему спиной, принялась подскребать сено.
«Так и есть, боится», — самодовольно улыбаясь в бороду, подумал Савва Саввич и, повернувшись к зароду, стал наблюдать за работой. Увидев хозяина, Антон остановился, опустил вилы, перевел дух, но в ту же минуту с зарода раздался сердитый окрик Ермохи:
— Давай, давай! Чего ты там? Ч-черт долговязый!
Искусством вершить стога и зароды Ермоха овладел в совершенстве, и любо было посмотреть, как он работал. Успевая схватить навильник на лету, он неуловимо быстрым движением граблей перевертывал его в воздухе, с маху кидал на место и уже ловил второй, третий, и так беспрерывно. Со стороны казалось, что он не работает, а, поигрывая граблями, пляшет на зароде, сено же само собой укладывается, и, постепенно суживаясь, образуется красивой овальной формы вершина зарода, которую не пробить никакому дождю. Любил эту работу Ермоха и от души радовался, когда навильники летели к нему беспрерывно. В этот момент он словно молодел, ликовал, упиваясь азартом работы.