Ерзиков смущенно переступил с ноги на ногу.
Сидящие у стола и на скамьях казаки покатывались со смеху, глядя, как краснеет он, морщится и отворачивается от табачного дыма.
— Да не пыхай ты на меня этим дымом вонючим, — жалобно упрашивал он курившего трубку Молокова, который нарочно пускал дым в его сторону. — И так накурили, ажно дыхнуть нечем.
— Ха-ха-ха…
— Тебя, дед, может, по ошибке взяли?
— Послал бы заместо себя сына.
— Ты, наверно, Донинской станицы?
— Ага.
— То-то, видать тебе по физогномии.
— Отчего это у ваших староверов бороды рыжие?
— Они их, наверно, красят, не зря поют про них:
Рыжий красного спросил:
«Где ты бороду красил?»
«Я на солнышке лежал,
Кверху бороду держал».
— Сбрей ты ее к чертовой матери.
— Нельзя нам рыло скоблить, грех это, портить образ Исуса Христа.
— Ха-ха-ха!..
— Ну учуди-ил, серяк!
— Ты, значит, ложки получать пришел?!
— Так точно, господин урядник! — При этом Ерзиков с завистью посмотрел на ложку, что лежала на столе, и подумал про себя: «Вот бы эту заполучить, красота-а-а, в случае, придется из артельного котла ухватить, так уж е-есть чем».
Чугуевский, по взгляду угадав желание Ерзикова, улыбнулся, казаки, отворачивая носы, еле сдерживались от хохота.
— Что, приглянулась? Э-э-э, ложка, брат, самая сиротская. Сколько их тебе дать?
— А сколько можно?
— Бери хоть десять, нам этого добра не жалко.
— Ну-у ежели так, чего же, штук пять возьму на всяк случай.
В ту же минуту его схватили, поволокли на скамью. Во время этой экзекуции Ерзиков не вырывался из рук Молокова, не ругался, а только охал после каждого удара ложкой. А когда отпустили его, долго гладил. себя по вспухшему животу и, ни к кому не обращаясь, жалобно выговаривал:
— О-ё-ёй, каких шишек понасадили! Да рази можно так-то?
— Можно, иди посылай следующего, да не бухти там, а то ишо не так всыплем.
Когда очередь дошла до Егора, он на вопрос Чугуевского, сколько желает получить ложек, ответил, приложив руку к папахе:
— Одну, господин старший урядник.
— Чего так мало берешь?
— Я уж одну приобрел. Это вторая будет, куда же их больше-то?
— Что ж, получи одну, раз уж ты такой нежадный.
«Получив» свою ложку, Егор не стал шуметь, скандалить, только казаку с пламенно-рыжим чубом сказал с досадой в голосе:
— Бьешь ты, дядя, без всякой жалости, как кувалдой саданул. Все кишки, однако, полопались.
Застегивая полушубок, Егор подумал, что надо предупредить остальных, рассказать им, какие ложки выдаются в вахмистерке, но тут же и передумал: «Черт с ними, мне попало — пусть и они хлебнут того же самого, а то ишо пожалей их, выручи, а мне же за них и попадет. Ни черта, не подохнут от ложек!»