В отличие от Рона, я не находила ее такой уж веселой. Каждая ванна, устроенная для Рауди Роджером, была шансом обнаружить татуировку, и он мог бы позвонить в АКС. Сколько было ванн? Пять? Десять? Больше? Интересно, как он ухитрился столько раз загнать Рауди в ванну? При всем своем опыте я была вынуждена воспользоваться намордником, но ведь за Роджером было физическое превосходство. Он, наверное, весил фунтов на восемьдесят больше меня. Ему не приходилось, как мне, пихать и толкать пса. Он мог просто поднять Рауди. Вместе с этими мыслями пришло воспоминание о чем-то незначительном, о чем-то, что я забыла. В прошлом году, в конце зимы или в начале весны, на руке у Роджера была гипсовая повязка. Он сказал что-то насчет того, что поскользнулся на льду. Здесь это постоянно случается, и я об этом больше не думала. Рауди сидел точно у моего левого бока — его гигантские передние лапы на сей раз были даже вровень с моими ногами, где им и полагалось быть. Тут он вскинул на меня глаза, глядя, нет ли сигнала работать. Спокойный, счастливый, жаждущий работать, — это был пес, которого я не хотела бы поднимать в ванну без намордника, даже если бы у меня хватило силы. Я боялась быть укушенной. Боялась перелома руки.
— Давайте поглядим добрую прямую посадку, — сказал Винс. — Вы знаете, что при кривой посадке вы теряете очки. Вожатые, вперед. Доброе свободное вождение.
Есть книга, написанная о дзэн-буддизме и об искусстве обучения собак. Обучение требует предельной сосредоточенности. Если вы не полностью здесь, то и ваш пес — тоже. Если вы нервничаете, нервничает и ваш пес. В течение следующего часа мой разум сосредоточился на том, на чем следовало, — на Рауди, Винсе, прямой посадке и свободном вождении. Когда я вообще заметила Роджера, то заметила только, какой он никудышный вожатый — беззаботный, невнимательный и непоследовательный. Он даже тренировочный ошейник не того размера надел на Лайон — на несколько дюймов длиннее, чем надо. И вел он тяжело и очень резко. При свободном вождении лишняя часть цепочки провисала; вес цепочки и рывки Роджера затягивали ошейник. Это, конечно, было неправильно. Когда дергаешь при вождении, ошейник должен стягиваться, а потом снова немедленно ослабевать.
К концу девятичасового занятия все устали, и Джерри с Джоном старались нас выпроводить. Я надела куртку, застегнула молнию, натянула перчатки и шапку — новую, голубую, с изображением упряжки ездовых собак, подарок Стива — и схватила сумку. Я демонстративно оставила ее как обычно, под курткой. Позволила кому-то ее стащить. Позволила кому-то подложить в нее бомбу. Арсенал был, в конце концов, моим храмом, и я не собиралась осквернять его параноическими поступками.