В этот момент я что-то услышала — звук голосов на лестнице, и дверь, дверь дома, где жил Роджер, открылась, выпуская мужчину, женщину и собаку. Рауди так проворно рванул конец поводка, что чуть не вырвал его у меня из рук. Не сумела я научить его преодолевать это искушение — идти за другим псом. Я поспешно переключилась, возвращаясь к нормальному самосознанию, и постаралась выглядеть особой, прогуливающей собаку при минус восьми, а не какой-то оборванкой. Ухитрилась повернуть Рауди к Сентрал-сквер. Пара с собакой шла за нами. Мы прошли под уличным фонарем, и через миг я услышала высокий женский голосок с гарвардским акцентом:
— У меня весь жакет в его чертовой шерсти! — Тон провозглашал, что ей предназначено было пройти всю жизнь без шерстинки на одежде. — Почему он линяет сейчас? Разве им положено надевать зимние шубы?
— Это, возможно, гормоны, — сказал мужчина. — В понедельник я его свожу.
— А может, блохи, — возразила она. — Тут не дом, а какой-то мешок с блохами.
— Прекрасно, — отвечал он. — Ты отыщешь нам другой дом, где можно держать собаку.
— Это твой пес, — сказала она. — Господи, сейчас, наверное, минус двадцать.
Мы добрались до Сентрал-сквер, и я открыла заднюю дверцу «бронко». Рауди прыгнул туда, я глянула на пару, которая догнала нас и теперь доругивалась уже на Массачусетс-авеню. Пес был золотистым ретривером, линяющим золотистым ретривером, и пес этот жил в доме Роджера. Я эгоистично надеялась, что прав мужчина и у пса гормональное расстройство. Если права женщина, на откидную часть моей кровати отложены яйца блох.
После Роджеровой киношки на морозе обстановка у меня в доме показалась мне даже уютной и успокоила меня лучше всякого тепла. Уходя, термостат я оставила на семидесяти, и теперь привернула его до шестидесяти, а не до обычных своих сорока пяти на ночь. Я надела фланелевую ночную рубашку, оставив под ней длинные панталоны — не потому, что мне нужен был избыток тепла, но потому, что не хотелось видеть этой ночью еще одно нагое или полунагое тело, даже свое собственное.
— Это детская проституция, — сказала я Кевину на следующее утро. Я поймала его, когда он уходил на работу, и мы попили кофе у меня на кухне. Миссис Деннеги кофеину не доверяет. — Ты можешь его на этом подловить?
— Знаешь, — ответил он, — ты, что называется, наивна. Вот что происходит. Он гуляет по Сентрал-сквер и подбирает малышку, у которой два выхода. Либо она остается на улице под открытым небом, либо идет с ним. На улице холодно. Она идет с ним, и ей не холодно.
— Ради Бога, Кевин, ты меня не слушаешь. У него был доступ к шерсти, и он не просто чокнутый, он чокнутый на сексуальной почве. Знаешь, что я думаю насчет этой шерсти? На моей-то кровати? Я насчет нее ошибалась. Она означает мои волосы. Тот же самый цвет. Она означает меня.