— Нет, уж ты посмотри нам в глаза! — потребовала Марта. — Сподличать, предать, распнуть нас сумела, сумей и ответ держать, не будь размазней! Сколько тебе заплатили? Тридцать сребреников? А я ее пригрела на своей груди, в обиду не давала! Поделом старой бабе за эти нежности! Hу что молчишь?!
Марта огляделась: в пятиметровой кухне втроём уже было не развернуться. Она поставила чайник, зажгла газ, села на табуретку, закурила. Стас пока молчал, хмуря брови и кривя губы.
— Так чем будешь расплачиваться за свое предательство? Если ты думаешь, что эта подлянка тебе сойдет с рук, то глубоко ошибаешься! Ни я, ни тем более Станислав Эдуардович не из тех людей, которым можно плюнуть в лицо, а они утрутся и пойдут дальше. Этого не будет. Как ты сама понимаешь, у нас есть средства, чтобы придумать тебе любое наказание, и ни твой сумасшедший дядюшка, ни его обьявившийся сынок из налоговой инспекции не смогут нам помешать. Ты не могла не знать, что обычно заносилось в книгу черной кассы, и точно вывела на нее полицейских, решив пустить нас по миру, упрятать в тюрьму. Товарищ Бобров высоко оценил твои услуги...
Юля метнула На Марту испытующий взгляд.
— Да-да, он называл твое имя, красавица, но ты еще не знаешь самого главного: какого врага обрела в моем лице.
Юля отшатнулась, губы задрожали, она испуганно взглянула на гендиректора.
— Не беспокойся, мы лично со Станиславом Эдуардовичем тебе ничего не сделаем, мы не собираемся о тебя пачкать руки. Это сделают другие, — Земская даже понизила голос, дабы нагнать на помощницу побольше страха. — Я не хочу тебя запугивать, детка, но Валерьян Адамович с твоей помощью бросил нам вызов, и мы его приняли. Но готова ли ты к этим нешуточным сражениям? Сейчас ты живешь и не ведаешь страха, а что будет завтра? Ты думаешь, эту квартиру кто-то станет охранять? На что ты вообще рассчитывала? На чью защиту?
Юля не в силах была вымолвить и слова, слушая.
В тот миг, когда она рассказывала дяде, где Земская прячет книгу черной кассы, племяннице хотелось лишь выставить ее перед Валерьяном Адамовичем в непристойном свете. Дядюшка стал петь дифирамбы бывшей супруге, говорить о том, что до сих пор любит и будет любить до конца своих дней умнейшую и красивейшую женщину, может быть, всего тысячелетия. Эти восхваления и возмутили Юлю. В припадке злобы она высказала все, что накипело у нее на душе, а гнев копился не один год.
Юная провинциалка, став помощницей Марты Сергеевны, в первые же дни столкнулась с ее жестким, подчас тираническим характером. Возможно, для дела он и подходил как нельзя лучше, но, получая ежедневно суровые нахлобучки от грозной начальницы, Юля целыми вечерами плакала от обиды и собственной беспомощности.