К этому следует прибавить устойчивые антинемецкие настроения императрицы, германофобия которой принимала зачастую формы, мало совместимые с дипломатическим этикетом. Так, в начале 1884 года она открыто игнорировала на царском балу в Петербурге секретаря германского посольства Герберта фон Бисмарка — сына всесильного Отто фон Бисмарка — до тех пор, пока не вмешался сам царь, передавший ей, что проявить внимание к отпрыску «необходимо».
Одним словом, император был абсолютно прав, написав с горечью в мае 1889 года следующие строки в своем письме брату Владимиру: «Почему ни с кем из семейства у меня таких столкновений не было, как из-за твоей жены?»
Теперь, когда нам стала ясна подоплека событий, на которые в своем дневнике указывает генерал Смельский, можно не сомневаться, что эта переписка Михени с Бисмарком представляла большой интерес для Александра III. Царь имел все основания подозревать свояченицу в стойких германофильских настроениях и, по меньшей мере, некорректном и фрондерском отношении к себе и царице. С учетом союзнических отношений России и Франции, направленных против прусского милитаризма и пангерманизма Бисмарка, у царя было вполне достаточно веских оснований для установления контроля за ее перепиской.
Вот что пишет о перлюстрации исследовательница полицейской системы самодержавия 3. И. Перегудова: «В 1880 году, в период реорганизации политического сыска в России и создания Департамента полиции, особое внимание было уделено перлюстрации. В это время в стране учреждается 7 перлюстрационных пунктов… Перлюстрирование писем было действием незаконным… Поэтому работа по перлюстрации государством держалась в строгом секрете». По списку, который представлялся министром внутренних дел, «…шел просмотр и снятие копий с писем общественных и политических деятелей, редакторов газет, профессоров… высшей школы, членов Государственного Совета… членов семьи Романовых. Перлюстрации порой подвергались письма великих князей… Не подлежали перлюстрации только письма самого министра внутренних дел, пока он находился на этом посту, и императора».
Не сомневаемся, что, получая через агентуру «Священной дружины» и Департамента государственной полиции сведения о поведении либерального дяди Коко за границей и читая перехваченные «черным кабинетом» письма германофилки великой княгини Марии Павловны, Александр III не испытывал угрызений совести, ибо эти, прямо скажем, некрасивые с точки зрения общечеловеческой морали действия в отношении близких родственников оправдывались в его глазах государственной необходимостью и его личной безопасностью как «самодержца всея Руси».