— К нам, сюда! — приказал ему вполголоса старшина Яковенко.
Незнакомец спрыгнул в овраг.
— Вас же немцы увидят! — хрипло проговорил он, побледнев от страха. — Их же здесь у нас тьма!
Поминутно оглядываясь, сбиваясь от волнения, он рассказал нам то, что мы уже знали: на днях в их село прибыли каратели.
— Свирепствуют! За малейший проступок наказывают!
Наш комиссар Юрий Бруслов, видя, как напуган крестьянин, нарочито неторопливым, уверенным рассказом о Большой земле, о положении на фронтах постарался успокоить его. В разговоре прошло минут пятнадцать-двадцать, и перед нами встал вопрос: что делать с этим человеком? Задержать его до темноты, на весь день? Но жена, оставшаяся возле подводы, хватится мужа, если уже не хватилась, и может поднять тревогу. Отпустить его сейчас? Но мы не были уверены в том, что он не связан с полицией и не сообщит о нас немцам.
Как поступить? Проклятый вопрос…
А крестьянин, поняв наши затруднения, горячо заговорил:
— Верьте мне, товарищи! Никому о вас слова не скажу! Никуда с поля до вечера не уеду. Мое вам честное слово.
Время шло. Держать этого человека в овраге становилось все опаснее. Товарищи лежали в стороне, с тревогой глядели на нас. Комиссар это видел.
Подойдя к бойцам, он сказал:
— Товарищи! Мы не можем держать этого человека до темноты. Он дал нам слово, что будет продолжать работу в поле до вечера. Придется его отпустить.
Человек ушел. Разведчик Николай Яковенко наблюдал за ним с другого конца оврага.
— Глядите, — сказал вдруг Мирковский.
К нам пробирался взволнованный Яковенко: наш новый знакомый, выйдя из оврага, подошел к повозке, поговорил о чем-то с женой, они запрягли лошадь и, пустив ее галопом, ускакали в Слободу!
Выслушав Яковенко, Мирковский сказал:
— Никому ни слова!
Комиссар стоял, сжав побелевшими пальцами приклад автомата. Взгляд его был напряженным и твердым, желваки ходили по скулам. Помолчав, он медленно проговорил:
— Все же я убежден, что это был человек, не способный предать своих.
— Может быть, ты и прав, — ответил Мирковский, — но обстановка, сам понимаешь, какая… Мы ко всему должны быть готовы. Пойду сам понаблюдаю за Слободой…
То, что командир с биноклем в руках направился к краю оврага, заставило бойцов насторожиться. Десятки глаз провожали Мирковского.
Скоро нас начала мучить жажда. Воды в наших флягах не было ни капли, солнце палило нещадно. Оно стояло в зените, и ни кустика не было в овраге, в тени которого мы могли бы укрыться.
«Скорее бы вечер, — думал каждый, — скорее бы кончилось все это…»
Нет ничего мучительнее, чем такое вот ожидание, когда напряжены каждый нерв, каждая клетка тела. Кажется, лучше бы начать бой, лучше рискнуть и идти по открытому полю, но не сидеть сложа руки и не ждать в бездействии.