— Когда ты пройдёшь точно под центром её свода, дом будет совсем близко. Но сначала…
— Я знаю, — всё так же невозмутимо продолжил горновой. — Мне нужно выковать врата. Точнее, арку над вратами.
Человечки переглянулись. На их карикатурных лицах мелькнула тень не удивления даже, а некоторой досады.
— Если ты всё время знал Путь, почему не вернулся раньше?
Шалва не ответил. Он надел прихваченный с собою фартук, рукавицы и принялся за дело.
Когда жар ожил, он заполнил горн брусками и шихтой, нарыл в кармане передника Панкратовых трав, отмерил горсть и бросил в огонь.
Не беда, что братьев нет. Для тонкой работы сгодится и один молоточек.
Человечки молча наблюдали за его работой, не переставая танцевать и в пламени горна, и вокруг него, и даже, казалось, на крыльях радуги.
Наконец работа была закончена. Арка сияла не хуже той, в небесах, и жила уже своей жизнью. Шалва снял рукавицы, вытер пот со лба и спросил:
— Что дальше?
Человечки, казалось, обрадовались, что их ещё замечают.
— Всё. Путь свободен.
Шалва окинул взглядом луг, и холмы, и синюю нитку Понта внизу.
— А как же это? Неужели нельзя ничего сделать?
— А сам ты как думаешь? — Один из них снова вышел вперёд и оказался выше остальных.
Шалва отдышался, словно после крутого подъёма, сложил руки на груди, закрыл глаза и сделал шаг, но не под радугу, а на её левый склон. Невидимый колокольчик звякнул коротко, и тут же его звук оборвался…
…Говорят, травники, спускавшиеся с гор в позднее утро несчётного одиннадцатого дня осени, видели, как над храмом повисло ослепительно белое облако, в центре которого будто был виден лик горнового Шалвы из Мукуса. Он вознёс над Хеттэбетом руки, скорее похожие на большие белые крылья, и растворился в небесной синеве.
Больше его никто не видел. Зато слухи ходили разные: и про чудное озеро где-то в горах, где Шалва будто бы удит рыбу перед самым закатом, по ночам охраняя путников от лавин; а моряки рассказывали, что в лютый шторм словно бы слышали звон колокольчика, совсем рядом, и их благополучно выносило от прибрежных скал; иным Шалва являлся перед значительным событием в жизни, вроде свадьбы или рождения наследника, и благословлял их. Самой же странной была сказка внезапно обретшего речь Пятого, который клялся, что Шалва стоит, прикованный дюжими цепями к самой высокой скале самой высокой вершины Небесных гор, и каждое утро к нему прилетает железный орёл, терзая плоть и выклёвывая печень. За ночь та отрастает, но приходит утро, и мучения повторяются снова. И так каждый будний день, и в десятый, кроме несчётного одиннадцатого, когда Шалва отдыхает.