— У меня нет телефона.
— Как это — нет телефона?
Вот уж не думала, что столкнусь в жизни с человеком, у которого нет телефона! Минуту назад я считала, что телефон теперь есть у каждого жителя земли, начиная с трехлеток. Ну может, только в африканских племенах по одному сотовому на всех. У вождя.
— Том, ты и впрямь вышел из прерий…
— У меня никогда не было лишних денег, — сухо пояснил он.
— Телефон в наше время — это предмет первой необходимости, — назидательно произнесла я. — Я вообще не представляю, как без него жить?
Том пожал плечами:
— Ничего. Живу как-то.
— А что, если, например, ты попадешь в беду? Как ты позовешь на помощь?
— Никак. Я постараюсь сам выпутаться.
— Но легче же…
— Если кто-то помчится тебя спасать, рискуя своей жизнью?
В груди у меня похолодело от этих слов. Дождливый вечер, темнота, отцовский «мустанг» мчится по невидимой дороге к тому проклятому месту, где заглохла моя машина. Если б у меня не было с собой телефона…
— Откуда ты знаешь? — вырвалось у меня.
Еще несколько секунд он смотрел на меня с холодным презрением (мне это не почудилось, так и было!), потом опустил глаза.
— Я просто сказал, что можно обойтись и без телефона. Только и всего.
Но мне не показалось, что «только и всего». И почему-то захотелось поскорее уйти отсюда. Из самого любимого уголка этого мира, где без моего разрешения поселилось нечто неприятное. Даже страшноватое. Куда я собиралась направиться? Где мне могло полегчать? Не было такого места на этой земле.
Я знала это, и все же встала и пошла прочь, не пригласив Тома последовать за собой.
— Куда ты? — крикнул он мне вслед. — Эшли! Я тебя чем-то обидел?
Я даже не отозвалась. И ни разу не оглянулась. Больше всего мне сейчас хотелось, чтобы Том не догонял меня. Чтобы он остался в отобранном у нас раю, в этом потерянном дне, в который мне не хотелось возвращаться. Не хотелось вспоминать.
И вместе с тем было что-то пугающее в том, что он не пойдет за мной следом. Точно, если я выпускала его из внимания, Том становился еще опаснее для той жизни, которую я выбрала. Нет, которая сама выбрала меня. Для моего одиночества.
Я не пошла домой, чтобы Том не обхитрил меня и не встретил у ограды своей полудетской, полумужской улыбкой, против которой трудно устоять. Если разобраться беспристрастно, ничего плохого он мне не сделал, ничем не обидел, а если и всколыхнул чувство вины, не дающее мне покоя, то это ведь произошло случайно.
В газетах ничего не писали о том, что Джеффри Халс помчался в дождь выручать свою непутевую доченьку, которая в очередной раз поссорилась с его молодой женой, потом сломала машину и так далее и так далее… Удивительно, конечно, что Джун не раскрыла рта и упустила возможность выставить меня на всеобщее осуждение. Но так было. Она не дала ни одного интервью за эти три месяца. Не вылезла на телевидение, не пригласила газетчиков. Уж не знаю почему. Только не потому, что горевала по моему отцу. Чтобы горевать, надо, по крайней мере, иметь сердце.