Но никто не станет разглядывать детей. Фиксируется только вес, длина тела и параметры крови. Остальное неважно. Надеваю распашонку на своего сына и выхожу из отсека. Титаническим усилием воли заставляю себя не броситься тут же бегом по коридору, а стоять у прозрачной перегородки. Неведомо каким чувством определяю: медсестра уже появилась в конце коридора и видит нас. Меня и моего Отто, так я назвала мальчика.
– Пришли посмотреть на сыночка, фрау Вернике? – заученно улыбается женщина. – И девочка у вас чудная!
Она слегка кивает на моего сына.
– Да. Да, вы правы, – отвечаю я светло-зеленой спине. Медсестра входит в отсек. Конечно же, она не помнит, как выглядят дети.
Дальше – самое трудное. Медленно разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и размеренным шагом иду по коридору. Путь назад в палату очень длинный. Но я не должна спешить, иначе все испорчу.
Я приближаюсь к двери в палату, а за моей спиной медсестра вводит моей дочери иммуномодулятор. После этого детям дадут синтезированное молоко. О том, что ребенок не того пола, персонал узнает чуть позже, когда придет время менять памперс. Возможно, это случится сразу после кормежки. А если повезет – только после сна.
Наконец возвращаюсь в палату, в этот момент над кроватью включается желтая лампочка и остается гореть. Это значит, мой ребенок только что получил виталонг-14. Не тот ребенок, которому государство милостиво предоставило эту возможность. Но государству придется смириться.
Быстро одеваюсь, благо костюм, в котором я приехала сюда, и плащ тут же в палате в шкафу. Затягиваю пояс на непривычно сузившейся талии. Надеваю плащ, быстро заворачиваю Отто в розовое одеяло. Буду корчить из себя ретроградку – некому принести комбинезон для малыша, у меня нет родственников. Покупать детские вещи заранее не принято – старинная примета. А если заказывать по Интернету, уйдет несколько часов, а времени совсем мало. Теперь не забыть бы главное – социальный полис молодой матери. К счастью, он временный и в течение суток после выписки – а в наше время ухода по собственному желанию – легко меняется на полис молодого отца. Об этом вряд ли кто-то знает, потому что никто никогда так не делает.
Мой путь от двери палаты к лифту свободен. Нажимаю кнопку, двери открываются, и кабина увозит меня вниз. Я даже имею право не докладывать о своем отбытии: мальчик автоматически на попечении государства, а с девочкой я вольна делать что хочу. В разумных пределах, разумеется. Но у меня и общества несколько разные понятия об этих пределах.
Выходя из лифта, смешиваюсь с потоком посетителей центра, медиков, технического персонала. Спешу в метро-узел. С ребенком я одна, но удивления не вызываю: эпоха торжественных встреч любимой жены и отпрыска с цветами и фанфарами у главного выхода прошла. Как ушли и понятия «жена», «семья», «любимая». Есть инстинкты, есть репродуктивные обязанности, есть опека и социальная страховка. А еще есть закон – несовершенный, чем я собираюсь воспользоваться.