Однако сейчас у хранителя не было ни времени, ни желания раскрывать эту жуткую тайну. Он бросил взгляд на дерево, проверяя, надежно ли прикован мотоцикл, проверил, нет ли на ближайших лавочках любознательных пенсионеров, и телепортировал до Эдемских врат.
Там его уже ждали.
Эльза Керкинитида Флора Цахес была в своей лучшей шляпке, благоухавшей живыми розами. В правой руке держала кружевной зонтик, также украшенный розами, но только уже не алыми, а маленькими кремовыми. Когда Шмыгалка ставила зонтик на землю, он пускал корни.
– Фрекрасная погода! – сказала она Эссиорху с таким многозначительным нажимом в голосе, что только осел не сообразил бы, что прекрасная тут не погода, а нечто совсем иное.
– Чудесная шляпа! – торопливо сказал хранитель.
Шмыгалка удовлетворенно улыбнулась.
– Кто фы сомнефался! А теперь шевели нофками! – с величайшим торжеством произнесла она и, решительно подхватив его под локоть, поволокла к Дому Светлейших.
– Я сильно опоздал? – крикнул Эссиорх на бегу.
– Неф!!!
– Как нет?
– Почти неф! Я знафа, что Корнелий оболфус и фызвала тебя раньше фремени!.. У кафдого челофека есть коэффициент головотяфства. Один офаздывает на два часа, другой на сорок мифут, трефий – понимает тофько, когда на него наорешь. Делай попрафку на коэффициент и сэкономишь массу фремени… Срежем здесь!
Шмыгалка решительно свернула с посыпанной песком дорожки на тропинку, петлявшую между вишнями мудрости. Эссиорх наступил на сухой сучок, который треснул с оглушительностью пистолетного выстрела. С молодых вишен плеснуло ослепляющим светом. Большая стая жар-птиц, поднявшись, запуталась в ветвях, бестолково заметалась и перелетела в березовую рощу.
– Фишни форуют, дурафье! Фот я фас! – весело крикнула Шмыгалка и замахала зонтом, пугая птиц.
Хранитель задрал голову, козырьком прикрывая глаза. Сверху на них, кружась, падали сияющие перья, потерянные, когда птицы пробивались сквозь ветви. Хранитель смотрел на них и думал о том, о чем всегда вспоминал, когда видел жар-птиц. День и ночь – далеко не единственное разделение. Существует и то, что гораздо светлее дня, и жар-птицы – лишь маленькое окно в эту реальность.
Эссиорх испытал забытое детское ощущение. Ему захотелось взбежать по пологому склону туда, где у реки склон обрывается песчаной шапкой, упасть животом и, глядя с холма на эдемский сад, беззвучно и тихо заплакать, ощущая, как слезы смывают все суетливое, лишнее, наносное, путавшее его все эти годы и месяцы. Смешное, немужественное желание для байкера, но вполне обычное для хранителя Прозрачных Сфер.