«Я схожу с ума, — подумал он. — Это нужно остановить».
Он сел, подтянув колени к груди, и образы померкли. Ему стало грустно и одиноко. Невыносимо одиноко… Казалось, что он стал маленьким и беззащитным.
«Сейчас заплачу, — подумал он. — Слезы уже в горле». И, как обиженный ребенок, который забирается к маме на колени, Брюс Керри залез в салон «форда», к Шермэйн.
— Шермэйн! — прошептал он, пытаясь отыскать ее в темноте.
— Брюс, что случилось? — встревоженно спросила девушка. Судя по всему, она тоже не спала.
— Где ты? Где? — испуганно повторял он, в темноте ощупывая сиденье автомобиля.
Шермэйн неуклюже подтянула Брюса к себе.
— Обними меня, Шермэйн! Умоляю, обними…
— Милый мой, что случилось? — взволнованно спросила она.
— Просто обними меня, Шермэйн. Ничего не говори. — Он прижался к ней, уткнулся лицом в шею. — Ты мне так нужна… О Господи, как ты мне нужна!
— Брюс!
Пальцы Шермэйн скользнули ему на голову и шею, поглаживая и успокаивая. Девушка стала ритмично раскачиваться, убаюкивая его, словно младенца. Постепенно напряженное тело Керри расслабилось, и он глубоко вздохнул — порывисто и резко.
— Мой Брюс, мой Брюс!
Шермэйн подняла рубашку и — в инстинктивном, извечном материнском порыве — дала ему грудь. Он припал к ней губами, а Шермэйн, обняв его за шею, склонила над ним голову, и ее длинные волосы закрыли их обоих. Ощущая его сильное тело, чувствуя потягивание сосков и осознавая, что дает силу любимому мужчине, она поняла, что раньше не знала счастья.
Брюс напрягся.
— Да, да, да… — с томлением шептала Шермэйн.
Жадные губы целовали ее. Он склонился над ней, уже больше не ребенок, а взрослый мужчина.
— Ты такая красивая, такая теплая, — хрипло сказал он, и Шермэйн содрогнулась от силы своего желания.
— Скорее, Брюс…
Настойчивые, сильные и ласковые руки искали и находили.
— Скорее, Брюс, скорее… — Шермэйн подалась ему навстречу.
— Тебе будет больно.
— Нет… Я хочу боли… — Внутри ее все напряглось, и она нетерпеливо вскрикнула: — Давай! — И потом: — Ай, жжется!
— Я остановлюсь.
— Нет!
— Милая моя, не…
— Да… О-о… Не могу больше, Брюс… Ты коснулся моего сердца… — Она забарабанила сжатыми кулачками ему по спине.
Туда, туда, в упругую, неохотно поддающуюся плоть… Потом назад и опять вперед… дотрагиваясь до сущности мироздания; скользя назад и снова вперед… тронув ее, откатываться назад… а потом все сначала… Медленно довести себя до жгучего изнеможения, почти до боли, — и падать, падать, падать…
— Я лечу… О Брюс! Брюс!
И вместе — в бездну… И ничего нет… Ничего — ни времени, ни пространства, ни конца…