— Разденьте его, — сказал он голосом не более выразительным, чем глаза.
С Андрэ резко сорвали одежду, и генерал Мозес стал разглядывать его тело.
— Такое белое, — пробормотал он. — Почему оно такое белое?
Его челюсти стали нервно сжиматься и разжиматься, а на лбу выступили капельки пота. Он вышел из-за стола — маленького роста человечек, но с такой решимостью, которая увеличивала его почти вдвое.
— Белое, как личинки мух, которые кормятся на теле слона. — Он подошел вплотную к пленнику. — Ты должен быть жирнее, моя личинка, ты много ел. Должен быть жирнее. — Он погладил Андрэ бока. — Теперь уже поздно, моя личинка, — сказал он. Де Сурье съежился и от прикосновения, и от голоса. — Потому что слон смахнул тебя на землю, себе под ноги. Ты звонко лопнешь, когда он на тебя наступит…
Голос генерала звучал мягко, пот ручейками стекал по щекам, а безразличие в глазах сменилось ярким пламенем.
— Посмотрим, — сказал он, отступая. — Посмотрим, личинка моя, — повторил он и коленом ударил Андрэ между ног.
От удара тело пленника содрогнулось, плечи выгнулись назад. Боль раскаленной сталью прожгла низ живота. Внутри все сжалось в спазме, как при родах, по мышцам боль прорвалась в грудь и, добравшись до головы, взорвалась там белым огнем, на время ослепив.
— Держите его, — скомандовал генерал Мозес неожиданно визгливым голосом. Двое солдат привычно взяли Андрэ за локти и с силой опустили на колени, так что половые органы и низ живота оказались как раз на уровне генеральских ботинок.
— Вы сажали меня в тюрьму четыре раза! — Генерал Мозес ударил пленника ботинком.
От новой боли, прибавившейся к старой, Андрэ даже не смог закричать.
— А это за оскорбления!
Де Сурье почувствовал, как рвутся яички. От боли перехватило дыхание.
— А это за унижения!
Боль перевалила пик, и на этот раз Андрэ смог открыть рот и вздохнуть.
— А это за то, что меня морили голодом!
Сейчас он закричит. «О, как больно, Господи, помоги, дай мне закричать».
— А это за вашу белую справедливость!
«Ну почему я не могу закричать. О Господи, умоляю…»
— А это за ваши тюрьмы и Кибоко!
Удары сыпались один за другим, как капли дождя по жестяной крыше. Андрэ почувствовал, как в животе что-то разорвалось.
— Вот тебе, вот тебе! И еще, и еще!
Лицо генерала заполнило собой все поле зрения де Сурье, а голос и звуки ударов отдавались в ушах.
— И еще, и еще!
Пронзительный визгливый голос звучал в ушах, в животе нарастала теплая волна внутреннего кровотечения. Боль утихала — тело, защищаясь, отвергло ее. Андрэ так и не закричал. Эйфория… Он понял: единственное, что он может сделать достойно, — это умереть без крика.