— Вырос, сынок, вырос! Теперь вот учиться будешь…
Они улыбались, вертели Лешку из стороны в сторону, хвалили рост и здоровье. Женщина стала удобно усаживаться за столом.
— Дайте-ка мне свидетельство о рождении ребенка…
Мать порылась в шкатулке и дрожавшей рукой протянула бумагу.
— Шел бы ты, Леш, погулять… — сказала она, виновато улыбаясь.
— Ничего, он не мешает, пусть посидит… — женщина взяла у матери метрику и стала читать, — значит, вы мать-одиночка…
— О, господи! — мать пошатнулась, она уже знала, что с этим понятием Лешка связывает то некрасивое ругательство, которое услышал на автобусной остановке.
— Ну вот, Лешенька, — засуетилась мать, когда они остались одни, — в школу идешь, ты уже вырос, все понимаешь… Почему ты у меня никогда не спросишь, где твой папа?
— У меня нет папы… — нахохлился Лешка.
— Но ты же знаешь, что у всех мальчиков и девочек есть папы, ты должен уже поинтересоваться, почему у тебя нет…
— Ты мать-одиночка, — ответил Лешка.
Она судорожно сжалась, потом выдвинула из-под кровати старенький чемоданчишко, быстро перерыла его.
— Вот, Лешенька, теперь ты все должен знать… — из розового лоскута она бережно вынула фотокарточку. Мать как-то особенно засветилась, протягивая ему тронутый желтизной снимок. Под окнами большого здания, на скамейке сидело несколько мужчин. Были они не в брюках, а в длинных, до полу, халатах.
— Это больница, где я работала санитаркой, а вот твой отец. Он не видел тебя, ты родился потом…
Она обняла Лешку и заплакала навзрыд.
— Ты не думай, Леша, он живет, живет в тебе, он же не ушел с земли совсем, он оставил тебя… И ты часть его, часть его жизни…
Вечером, когда они легли спать, мать долго говорила мало понятное для него:
— Люди, люди! Осудить они могут, посмеяться они могут, оскорбить… А понять любовь к обреченному на смерть? — она стиснула руки на груди. — Знала я, знала, что он умрет, без врачей знала, а не могла не любить. Нужна ему была моя любовь. Страшно без нее было умирать… И ты мог не быть… Сама захотела и ему сказала: не бойся за меня, все вынесу, а знай — на земле останется человек от тебя, не умрешь ты совсем…
Лешка уже засыпал, а она все говорила:
— Живуч человек! И любви хочет! Вот уж какой был больной. Я его боль в своей голове чувствовала. Стою возле него, а в душе стон. И смотрит такими глазами… Убегу куда-нибудь, наревусь…
Мать-то вообще была веселая и беззаботная, но временами впадала в какую-то грусть.
— Эх, Лешка! — говорила она в такие дни. — Есть у меня только ты, а больше никого…
Однажды среди ночи он услышал шорох и тихие голоса. Лешка открыл глаза. На кровати рядом с матерью сидел мужчина.