Но странно: чем настоятельнее жизнь заставляла ее бросить пить, чем острее она осознавала, что дальше так жить невозможно, тем яростнее она бросалась к водке, тем угрюмее заглушала в себе голос совести. Она замечала, что в последнее время она стала скучнее, торопливее, ей хотелось не разговаривать, быстрее опьянеть. Она научилась пьянеть, постепенно вызывая в своей отуманенной алкоголем душе ощущение волшебной силы, блистающей всеми красками радуги мира, и собеседник ей становился дорог, когда выпитое напрочь отбрасывало действительность, не устраивавшую Валентину Ивановну.
Тем временем парковые фонари предупредительно замигали, молодежь с шумным хохотом и возгласами заспешила к выходу. Потянулась за ними и она. Около выхода спохватилась, встряхнулась, вновь пошла твердой и ровной походкой. Асфальт влажно поблескивал, она посмотрелась в витринное цельное стекло, с усмешкой вспоминая слова недавнего случайного кавалера: «Женщина готова целый мир превратить в зеркало!» В темном стекле отразилась стройная красивая женщина с напряженно поднятой головой, хорошо одетая.
Она медленно пошла прочь, но через минуту увидела впереди несколько грузную фигуру продавщицы Александровой. Тяжелые раздумья, муки совести, недовольство жизнью и собой сразу покинули ее. Она решительно догнала Александрову, ясно улыбнулась ее невзрачному кавалеру. Смутившаяся Александрова подавила недовольство, представила ее своему сопровождающему. Валентина Ивановна мягко и медленно взяла робкую руку мужчины, оглянулась, заметила такси и воскликнула: «Нам пора ехать!»
Глубокой ночью, когда совсем закаменело лицо у мужчины, когда на столе с закапанной вином скатертью, с неубранными кусочками фольги стояли опорожненные бутылки и бокалы с недопитым шампанским, Валентина Ивановна достала отчет Александровой, крепко обняла ее, сказала:
— Умница, Раечка! Наслаждаться жизнью надо, любить надо, а деньги мы с тобой раздобыть сумеем — вот здесь напиши… — Они деловито исправили остаток в отчете, занизив его на тысячу рублей.
И это была последняя ночь Шагановой на свободе.
На следующий день ее допрашивал следователь Иван Аверьянович Федченко. Она торопливо брала предлагаемые сигареты, поспешно наклонялась к любезно зажженной спичке, и все надеялась втайне, что ее обаяние отведет беду. Но следователь, оказав любезность, вновь становился сухим и строгим. Он лишь скорбно и непритворно морщился, когда Шаганова хладнокровно лгала, отрицая все, пренебрегая доказательствами. В то же время она с тревогой смотрела на увеличивающееся количество денежных документов, нервно поглядывала на стол. Издалека она разбирала свою подпись, четко виделись ей и фамилии продавцов.