— Почему напрасно, товарищ следователь? — говорила Галия в линейном отделе милиции. — Я тоже бухгалтер, я несколько раз все проверила, но все правда: и приписки, и незаконные проводки, и фальшивые акты о списании промышленных товаров.
За столы орсовской бухгалтерии сели ревизоры. Просматривают документ за документом, проверяются цифра за цифрой, щелкают конторские счеты и верещит арифмометр. Акт ревизии грозен. Со всей дотошной обстоятельностью скрупулезных финансовых работников он перечисляет все противозаконные действия Лидии Михайловны.
Навещает теперь в больнице Лидию Михайловну не только муж. К ней приходит и следователь. Но Куксенко говорит, что она ничего не знала, ни о чем не ведала. Следователь вновь и вновь пытается расспрашивать — у него очень много вопросов, намного больше, чем может вызвать акт документальной ревизии. Куксенко, однако, отнекивается, объясняет путаницу неверной таксировкой. Следователь расспрашивает настойчивее. Наконец, Куксенко начинает «давать показания», говорить безостановочно, Но в этой скороговорке ничего нельзя уловить: она симулирует нервное расстройство.
Старшего бухгалтера берут под стражу, документы бухгалтерии опечатывают и увозят. Очень своевременно увозят, потому что ночью в комнату бухгалтерии воровски пробирается муж Куксенко — Владимир Максимович — и безуспешно шарит по всем столам и шкафам. Он ничего не находит. Тем временем к работе приступает бригада следователей и оперативных работников. Руководит работой старший следователь следственного отдела МВД на Казахской железной дороге майор Михаил Иванович Сябин.
Груда изъятых документов. В потрепанных пухлых папках все: имена сообщников, описание преступлений, суммы, на которые было обворовано государство. Квартиры Куксенко и соучастников грабежей без взлома обыскиваются. Настороженно вглядываются понятые в сберегательные книжки, извлекаемые из различных потаенных мест. Смущенно отводит глаза Вера Пантелеевна Тростянская: ее огород весь истыкан длинным стальным щупом. Но все же уперся, наконец, щуп во что-то неподдающееся, принесена лопата, быстро разрывают работники милиции мягкую, плохо примятую землю, извлекают жестяную банку из-под сгущенного молока — в ней много денег, туго замотанных бечевкой. С ошеломленным взором сидит Валентина Митрофановна Писарева: ей стало плохо во время обыска, и милиционер приносит ей воду в стакане. Но обыск продолжается. Следователь обводит стены дома Писаревой сильным электрическим фонарем и замечает, что уж очень нарядна печь: вероятно, недавно приведена в порядок. Пространство вокруг выбелено тщательно, так же старательно покрашены черным, густым и блестящим печным лаком сама печь, ее дверцы. Следователь открывает дверцу, оглядывается на Писареву, та бледнеет, но молчит, вот-вот опять обессиленно откинется назад. Следователь изумленно замечает, что петли дверцы смазаны машинным маслом, а внутри пусто и чисто, хотя на дворе зима, эта печь не топится. Спрашивает Писареву, та безмолвствует. Согнутым железным прутом следователь осторожно ощупывает дымоход, но все безрезультатно.