И вот несколько чемоданов стоят на столе в таможенном зале. В котором из них будет раскрыта тайна цифры «49»? В каком из них будет обнаружено то, что в письме названо «кое-что»?.. И — будет ли?..
Открыт черный чемодан. Обыкновенный чемодан из прессованного картона, оклеенный снаружи дермантином, а внутри коленкором. Вынуто содержимое. Проверена каждая вещь — ничего запретного, ничего подозрительного.
— Убедились? — возмущенно повысила голос накрашенная женщина. — У вас все так! Только и знаете, что людей оскорблять всякими подозрениями, в каждом человеке преступника видите!
— А вы поспокойнее, гражданка, не в каждом…
Промеряется высота чемодана снаружи, затем внутри. Разница примерно на три сантиметра.
— Двойное дно. Старый фокус. Им даже Кио уже не пользуется, — замечает начальник таможни. — Вспарывайте без сомнения.
Дамочка сразу побледнела.
И вот второе дно открыто. Все присутствующие при этом поражены увиденным зрелищем. Такого давненько не приходилось видеть. На дне чемодана заблестели 49 аккуратно уложенных золотых швейцарских часов и золотых браслетов. По государственным ценам — это составляло кругленькую сумму, побольше самого крупного выигрыша «золотого займа».
Вздрогнула от изумления старушка. Она смотрела то на таможенников, то на пограничников. С жадностью глядя на блестящее золото, рыдала иностранка. По ее полным щекам текли слезы, размывая, видимо, невысокого качества краску. Ей, конечно, горестно. Но, как говорят у нас в народе: «Москва слезам не верит». Уловка не удалась. Не вышло! И не выйдет потому, что у ворот нашего государства стоят зоркие часовые такие, как Николай Скворцов.
…Заканчивался день. Николай Васильевич Скворцов возвращался домой усталый, но очень довольный тем, что потрудился сегодня неплохо.
И. Вергасов
Живи, Севастополь!
ОЧЕРК
С тех пор прошло пятнадцать лет. Стерлись из памяти многие имена, перепутались даты. Однако есть события, которые не забываются. Правда, в буднях память о них как бы скрыта завесой повседневных забот, но достаточно одного слова, одной встречи, чтобы все снова стало живым, осязательным, волнующим.
…Однажды ко мне пришла женщина. Она торопливо открыла двери и крепко сжала мою ладонь. — Я — Екатерина Павловна Терлецкая.
— Вы жена Александра Степановича? — спросил я.
— Да. Я читала вашу книгу. Вы пишете и о моем муже.
— Да, да… — И я начал извиняться за то, что так скромно, незначительно показал в книге пограничника лейтенанта Тердецкого, героя-партизана, чей подвиг потряс нас до глубины души. Но тогда ни мне, ни моим товарищам не было известно, при каких обстоятельствах он попал в руки гестапо, как прошли последние часы его жизни. Что он держался мужественно, унес с собой и севастопольскую и партизанскую тайну — это нам было известно.