Так вот: Тоби с Джесс сажают в машину с тонированными стеклами. Они страшно бледные и вот-вот расплачутся. Меня везут на второй темной машине. Когда мы отъезжаем, я замечаю двух агентов, растягивающих поперек входа желтую ленту с надписью «Полиция. Проход запрещен» и расставляющих оранжевые дорожные колпаки на парковке.
Когда мы выезжаем на прибрежное шоссе, к воняющим соляным карьерам, седой агент на переднем сиденье поворачивается ко мне. Это Элиху Катц.
— Знаешь, а у тебя ведь до сих пор есть право хранить молчание.
— Элиху, какой приятный сюрприз, — отвечаю я.
— А мне концовки больше всего нравятся. Всегда так было. Ничто не сравнится с удовольствием взглянуть на их лица. Как все прошло?
— Пока не знаю, — признаюсь я. — Это еще не совсем конец.
— Не конец? — удивляется Элиху.
И глядит на меня в ожидании подробностей. Он хочет, чтобы я объяснил, но я не могу. Пока не могу.
Вместо этого я оглядываю машину. Замечаю встроенный мини-бар. В нем банки колы и полупустая бутылка водки.
— Крутая тачка, — восхищаюсь я.
Элиху кивает.
— Ага. Со скидкой взял. Сезон выпускных кончился, и такие машины отдают по дешевке.
— Отлично сработано, — хвалю его я. — Настоящие фэбээровцы.
— Ну, как сказать, — сомневается Элиху. — Я подумал, такие машины больше подойдут, чем белые лимузины. Хотя их можно было взять вообще за гроши.
— Правильно рассудил. Я не видел, чтобы ФБР разъезжало на белых лимузинах.
— Да уж, — соглашается Элиху.
Он поворачивается обратно и берет с пола черный кожаный дипломат. Протягивает его мне:
— Вот, пожалуйста. Только ты уж поосторожнее. Они не застрахованы.
Я киваю.
Дальше мы едем в тишине.
* * *
Оказавшись в Сан-Хосе, я беру номер в отеле «Фэйрмонт» на имя Кайла Рейли. Плачу наличными за три дня вперед. Тоби и Джесс я попросил поселиться в разных отелях на противоположных концах полуострова Сан-Франциско. Я объяснил, что свяжусь с ними через три дня, удостоверившись, что наша жертва ничего не подозревает.
* * *
Оказавшись в номере, я включаю телевизор и иду в ванную, где долго мочусь, а потом принимаю теплый душ. Во-первых, я рад остаться в одиночестве, без Тоби. Я могу ходить в туалет, когда мне вздумается, я могу не бояться, что, зайдя в ванную, обнаружу свое полотенце мокрым на полу.
Но потом, решив спуститься в ресторан, чтобы выпить пива и съесть гамбургер, я вдруг понимаю: было бы неплохо, если бы Тоби сейчас оказался рядом. Я бы порадовался его циничному юмору, поспорил бы с сыном, подивился бы его неугомонному либидо. Последние два месяца он — к счастью или к несчастью — был моим верным спутником, моим приятелем. Мы никогда еще не были столь близкими людьми. По-моему, забавно — а в каком-то метафизическом смысле даже глубоко и значимо — мне пришлось совершить преступление, чтобы сблизиться с сыном; и, несмотря на желание не повторять ошибок своего отца, я как обезьянка делаю это теперь, спустя двадцать лет после его смерти; даже сейчас я не могу вырваться из его тисков.