Блондин ведет меня в большую комнату с широкими окнами, из которых открывается вид на сад, холм позади него и залив Сан-Франциско. В тумане видны очертания моста «Золотые ворота».
Блондин жестом приглашает присесть на диван и уходит. Я принимаюсь оглядывать белоснежные стены. На них висят огромные полотна, которые навсегда останутся для меня загадкой — неимоверные фигуры и цвета́, черное с белым, красные пятна. То ли шедевры современного искусства, то ли зарисовки полицейского с места преступления.
Спустя несколько минут за моей спиной слышатся шаги. Обернувшись, я вижу, как в комнату входит худой мужчина средних лет. Он в очках, волосы с проседью. Хозяин дома действительно похож на профессора, и мне даже на мгновение кажется, будто самое страшное, что он может со мной сделать — это поставить двойку на экзамене. Затем вспоминаю: если бы не он, моего сына не избили бы, не сломали бы ему ногу, а я сам не перепугался бы до смерти.
Сустевич подходит ко мне, протягивает руку.
— Мистер Ларго?
Я поднимаюсь с дивана и жму ему руку.
— Какой приятный сюрприз, — добавляет он с русским акцентом.
— Я тут мимо проезжал, — объясняю я. — Решил вот заскочить на блинчики с икрой.
Профессор искренне удивлен, будто я и вправду зашел перекусить, а он так невежливо со мной обошелся, ничего не предложив.
— А вы хотели чего-нибудь? Серьезно? Может, чаю?
— Нет, спасибо, — отвечаю я. — Я пошутил.
— Понятно, — говорит он, жестом приглашая меня присесть, хотя сам не садится. — Ну да ладно. А вы, собственно, кто?
Чует мое сердце, он прекрасно знает, кто я такой. Русский бандит, который требует, чтобы охрана обыскивала посетителей вплоть до мошонки и отбирала мобильные телефоны, не пустит случайного прохожего в свой дом, клюнув на сомнительное обещание сделать его богаче на миллион долларов.
Но я решаю подыграть.
— Я отец Тоби Ларго, — объясняю я. — Он должен вам деньги.
Мотнув головой, Сустевич отмахивается от моих слов, как от надоедливых мошек, роящихся вокруг него.
— Сейчас многие в долгах, — отвечает он.
Не совсем ясно, то ли он извиняется, что не помнит моего сына, то ли сетует на современное общество в целом.
— Мой сын имел дело с одним из ваших людей, Серегой Костоправом.
— Серегой… — пытается повторить он, но замолкает, сбитый с толку. Потом его осеняет: — Ах, с Серегой. Только он не Костоправ, а Костолом.
— Да, с Серегой Костоломом, — поправляюсь я.
Сустевич поворачивается к двери и, не повышая голоса, зовет кого-то:
— Дима.
В комнату входит тот самый блондин. Сустевич что-то быстро говорит ему по-русски. Я понимаю только слово «Серега».