Энн колебалась. Ее глаза потемнели, и мужчина знал, что услышит, прежде чем она тихо произнесла:
— Полагаю, вам лучше услышать правду. Он погиб. Сразу.
— У меня было именно такое ощущение. Спасибо, что сказали.
Как будто поняв, что ему хочется побыть одному, Энн выскользнула из комнаты.
Бедняга Джарвис! Небольшое утешение знать, что он умер без страданий. Похоже, можно действительно считать чудом, как выразилась миссис Бриггс, что он сам отделался так легко. Он вполне мог сидеть за рулем, и тогда они поменялись бы местами: Джарвис лежал бы здесь, а его нашли бы мертвым.
И к чему бы это привело?
Он задал себе вопрос и попытался ответить честно. Было бы это для кого-то потерей? И если да, то кто горевал бы о нем? Для избирателей это стало бы досадным неудобством — дополнительный выборы всегда связаны с суетой. С другой стороны…
Он мысленно пожал плечами. Воображаешь себя таким важным, но достаточно соприкоснуться со смертью, чтобы убедиться в обратном.
Что же в действительности имеет значение? Власть, авторитет, собственность, деньги — что такое все это? Ничто, если сравнить их даже с простым дыханием. Остановите его, и все остальное станет не более чем ненужным багажом, пустой оболочкой.
Он думал о Джарвисе. Пятнадцать лет преданной службы; человек, который был незаменимым. И вот — ему не только найдут замену, но и забудут со временем. С этим трудно смириться, но еще труднее принять факт, что никто, в том числе и ты сам, по-настоящему миру не нужен.
Лежа в кровати, мужчина думал о той битве, через которую только что прошел, о настоящем сражении, разгоревшемся вокруг финансирования закона о фабриках. Страсти накалились. Оппозиция казалась не только обструктивной, но и злобной. Его собственная партия вела себя апатично, что и злило, и обижало его.
А сейчас он думал: имело ли все это значение? Если реформы необходимы, рано или поздно они станут законом. По меньшей мере ребячеством считать, что он сам или его идеи необходимы для прогресса.
Мужчина утомленно провел рукой по глазам. Он знал, что такого рода самоанализ не характерен для него. Он борец, всегда был борцом. А еще он деспот. Он ненавидел противодействие, и любая оппозиция рождала в нем твердое решение идти своим путем.
Похоже, он ставит под сомнение свою непогрешимость. Почему?
«Из-за Джарвиса, — сказал он себе, и цинично добавил: — Это всего лишь реакция».
И тем не менее он удивлялся… Удивлялся себе.
Завтрак остывал. Он осторожно подвинулся, преодолевая боль в боку, — чтобы принять позу поудобнее.
Несмотря ни на что, он проголодался.