—Да, — ответила миссис Гладстон. — Но тебе лучше не проводить никаких встреч.
—Дорогая, он приехал из Лондона по моему приглашению. Это друг Стенли, и мне интересно повидаться с ним.
—Сэр, прошу не принимать меня в расчет, — сказал я. Мы можем перенести встречу на любой другой день, когда вы будете чувствовать себя лучше.
— Я встречусь с вами сейчас, — ответил он и добавил печальным тоном, — поскольку, возможно, уже никогда не буду чувствовать себя лучше, чем теперь.
Мы вошли в его кабинет. Он указал мне на кресло у окна. На столе лежала одна из моих книг. К своему удивлению, я понял, что перед нашей встречей он ознакомился с ее содержанием. (Позже мне говорили, что это была его неизменная привычка. Он заранее изучал те темы, о которых могла пойти речь.) Однако у Гладстона в запасе был еще больший сюрприз.
— Мне сказали, что вы — сын такого-то и такого-то, — сказал он. — Ваш отец имел пристрастие к высшей математике, которое разделял и я. Мы довольно долго переписывались. Та тема, над которой он работал свыше двенадцати лет, весьма интересовала меня.
Гладстон показал мне несколько страниц, покрытых вычислениями и алгебраическими фигурами. Я узнал почерк отца.
—Ваш родитель еще жив?
—Нет, сэр, — ответил я. — Он недавно скончался.
—А вы унаследовали его любовь к математике и цифрам?
—Увы, нет. Мои вычисления связаны с оккультными опросами и, вероятно, не заинтересуют вас.
— Мы увидим это позже, — сказал он. — А теперь изложите мне вашу теорию, о которой писал Стенли. Он назвал нас непревзойденным мастером хиромантии. Только говорите медленно и ясно, чтобы я мог следить за ходом ваших мыслей.
Фотография с автографом, данная мне мистером Гладстоном в августе 1897 года
Мягкость и доброта этого человека — политика, который часто решал судьбы целых народов и которого даже ярые враги ценили за мудрость и ум, — помогли мне одолеть нервозность, и я приступил к объяснению своих теорий. Вкратце описав свои исследования, я вернулся к отпечаткам рук и показал ему интересные детали наследственных линий. Затем мы затронули тему чисел, которые управляют жизнями людей, и пришли к выводу, что каждый из нас занимает свое место во Вселенной и следовательно, подвержен влияниям особых мер добра и зла.
Приведя в пример вибрации музыкальных тонов, я указал ему, что каждая вибрация может создавать различные формы материи. Одна и та же вибрация, повторенная дюжины и сотни раз, всегда создает свою копию. Каждый тон имеет особое число, поэтому на шкале творения каждый человек как объект вселенной вибрирует в точном соответствии с теми планетами, которые, будучи инструментами Бога, определяют бытие Вселенной.