Резко повернувшись к коленопреклоненному Лыкову, Василий Шуйский передернул плечами, словно длинное расшитое золотом платно стесняло его в проймах.
– За верную службу, боярин, я пожалую тебе все поместья Василия Голицына после того, как разделаюсь с ним, – сказал он. – Ступай, разыщи моих братьев. Скажи им, пусть соберут всех своих слуг, пусть подымают стрельцов и идут ко мне во дворец. Да пусть вооружатся получше! Ступай, боярин.
Лыков с кряхтеньем поднялся с колен и, пятясь, исчез за дверью.
Сразу после ухода Лыкова Василий Шуйский вызвал к себе дворецкого, повелев ему закрыть на запоры все входы и выходы из дворца, кроме главного входа. Желая самолично удостовериться, что дворцовые стражники стоят там, где им надлежит стоять, Василий Шуйский принялся обходить дворец палату за палатой. От него не отставали постельничий Трифон Головин, ключник Лазарь Бриков и начальник стражи Данила Ряполовский.
Рынды в белых кафтанах с золотыми галунами и кистями на груди, в высоких белых шапках, с бердышами и секирами в руках стояли, как положено, каждый на своем посту.
– Не тревожься, государь, – сказал Данила Ряполовский. – Мышь во дворец не проскочит.
Василий Шуйский успокоился и отправился трапезничать.
Завтрак государя почтили своим присутствием его пока еще не венчанная жена Матрена и ее мать Алевтина Игнатьевна, которая с недавних пор тоже поселилась во дворце. Поскольку у Василия Шуйского и Матрены Обадьиной интимные отношения никак не складывались из-за капризов последней, поэтому Алевтине Игнатьевне волей-неволей пришлось перебраться во дворец, чтобы как-то воздействовать на свою строптивую дочь. За глаза несдержанная на язык Матрена такими словами честила государя за его физическую немощь в постели, что у Алевтины Игнатьевны отвисала нижняя челюсть и холодела спина. Дабы Матрена не ляпнула сгоряча грубое словцо прямо в лицо Василию Шуйскому, Алевтина Игнатьевна днем старалась не оставлять дочь наедине с государем. Она понимала, что язвительные насмешки Матрены могут обернуться для нее самой и ее родственников темницей или ссылкой в дальние необжитые края.
За завтраком говорила в основном Алевтина Игнатьевна, теша дочь и государя слухами и байками, услышанными ею из уст служанок, побывавших с раннего утра на торжище. Внимая болтовне Алевтины Игнатьевны, Василий Шуйский окончательно успокоился. Если бы заговорщики сегодня затевали что-либо серьезное, то Красная площадь была бы полна кривотолков об этом. Однако ничего такого в разговорах на торгу не прозвучало.
После завтрака Василий Шуйский надумал зайти в дворцовую церковь, чтобы помолиться о благополучии своего царствования и скорейшем наказании заговорщиков. Кликнув слуг, он стал переодеваться, поскольку взял себе за правило, как стал царем, ходить на молебен не в роскошном одеянии, а в грубой рясе.