Войдя в помещение, где у стены сидели в ряд на стульях Федор Мстиславский, Борис Лыков, Иван и Михаил Салтыковы, патриарх сохранял полное спокойствие, хотя догадывался, о чем сейчас пойдет речь. В руках у Михаила Салтыкова были два полуразвернутых свитка, на которых виднелись темно-красные печати патриарха.
– Присаживайся, владыка, – мягким голосом проговорил Федор Мстиславский, жестом указав патриарху на табурет, установленный посреди комнаты как раз в том месте, куда падал солнечный свет, льющийся косыми потоками из двух узких окон под самым потолком.
– Извини, отче, что отрываем тебя от послеобеденной молитвы, – сказал Борис Лыков. – Неприятная обязанность привела нас сюда.
– Неужто вы пришли покаяться предо мной в своих грехах? – чуть заметно усмехнулся Гермоген, усаживаясь на табурет.
Усмешка и тон патриарха вывели Михаила Салтыкова из себя. Он резко поднялся и, подойдя почти вплотную к Гермогену, развернул перед ним оба свитка.
– Кем это написано, святой отец? – раздраженно спросил он. – Узнаешь почерк, святоша? Печати узнаешь?
– Мною это написано, не отрицаю, – после недолгой паузы ответил Гермоген. – И печать на этих письмах моя. Лгать не могу, ибо Господь меня за это покарает.
– А нашей кары ты не страшишься, старый хрыч? – рявкнул Михаил Салтыков, тряся свитками у самого носа Гермогена. – Рассылаешь подметные письма втайне от нас, мутишь дворян и народ своими воззваниями, Русь к мятежу призываешь! Это пахнет государственной изменой, а за измену полагается смертная казнь! – Наклонившись к патриарху, Салтыков провел ребром ладони по своей жилистой шее, намекая этим жестом на топор палача.
– Что ж, бояре, – промолвил Гермоген, – я у вас в руках, делайте со мной, что хотите. Можете судить меня своим неправедным судом, можете казнить без суда – воля ваша. Токмо запомните слова мои, бояре. Недолго вам осталось лить воду на польскую мельницу, уже не за горами тот день, когда русский народ валом повалит к Москве, чтобы покончить с вами и посадить на трон истинно русского государя!
– Нет, вы слышали, други?! – воскликнул Михаил Салтыков, повернувшись к сидящим на стульях вельможам в длинных роскошных кафтанах. – Мы пытаем в застенке Бутурлина, а главный-то заговорщик вот он! И ведь как хитро действовал, мерзавец! У нас под носом писал подметные письма и тайком раздавал их прихожанам.
– Пусть скажет, сколько воззваний он успел разослать, – сердито проговорил Иван Салтыков. – Когда и с кем он отправил самое первое письмо?
– Самое первое письмо я написал еще в декабре и вручил его полковнику Горбатову, – сказал Гермоген. – Горбатов же тайно принес мне бумагу, перья и чернила. Бумагу я уже всю использовал на письма, а чернила и перья спрятаны мною в моей келье под кроватью. Можете забрать их. Свое благое дело я уже сделал. Всего мною было написано семь или восемь писем, считая и эти два.