…Наконец из дверей вахты снова появился уполномоченный вместе со старостой лагеря.
— Сколько сейчас времени? — спросил я.
Он пристально посмотрел мне в глаза и сказал:
— Сейчас только три часа — не беспокойся, тебя покормят сегодня еще раз, вечером — терпи.
Замолчал, задумался, с иронической усмешкой оглядел меня еще раз и изрек:
— Значит, так! Останешься здесь на трое суток, пока не придешь в себя и не оклемаешься. Староста укажет место в бараке и выдаст пайку. Санки заберешь — это мой подарок тебе за характер! Пригодятся, когда будешь возвращаться на «Верхний»… Всё! Я уехал. Прощай, артист! Может, когда и встретимся в жизни. Чем черт не шутит!
Ворон сдал меня подошедшему старосте и ушел… исчез, загадав мне на всю жизнь загадку: «Что же такое есть человек?!»
Так мучительно долго еще никогда не тянулось время, как в эти последние трое суток. Ни лежать, ни спать я не мог — животный инстинкт гнал из барака к вахте, поближе к посылкам. Я окончательно потерял контроль над собой: не доверял охранникам, боялся, что они или выбросят посылки, или скормят собакам. Как волк из засады, следил за каждым, кто заходил на вахту… Когда подходило время получать очередную порцию, я умолял отдать мне всё — уверял, что я уже в порядке, клянчил, плакал, угрожал, оскорблял, кричал «фашисты!», грозился выбить стекла в окнах, бил кулаками в дверь, в стены вахты, скулил от бессилия.
Спасибо охранникам. Они не поддались на мои «провокации» и в точности выполнили приказ уполномоченного. На мое счастье, у них хватило и нервов, и добродушия… Когда же им становилось особенно невтерпеж, они просто брали меня за шиворот и оттаскивали, как щенка, в снег, подальше от вахты…
Наконец наступил долгожданный день — трехсуточный «карантин» кончился!
К недоумению вахтеров, за посылками я не явился!! Уже закончился утренний развод в лагере, бригады вышли на работу, а меня все нет и нет… Послали старосту узнать, в чем дело, куда я мог подеваться. Никуда я не «подевался» — староста обнаружил меня в бараке, на своем месте: я спал! В самый критический, кризисный момент физической и нервной истощенности мое подсознание (самый безошибочный диагностик) пришло мне на помощь, сделав выбор между сном и пищей. Я спал глубоким, живительным сном праведника! Так спят тяжелобольные, переборовшие болезнь. Так, наверное, спали вывезенные из блокадного Ленинграда спасенные дети — наступил кризис. Когда староста разбудил меня, впервые за эти горестные месяцы я почувствовал в себе слабый огонек надежды, впервые поверил, что буду жить!