* * *
- Господи, что с тобой сделали! - услышал он откуда-то издалека голос матери, а на своем жестком, неделю не бритом лице ощутил ее слезы. - Ты живой! Живой! - бормотала она, не обнимая, а ощупывая его всего, словно стараясь убедиться, что это он, ее сын.
- Живой, мама... Только очень грязный, - наконец-то нашел силы ответить Володька и тихонько отстранился от матери, когда почувствовал ее пальцы на том месте своего ватника, где были зажухлые пятна крови.
Он отступил от матери и начал снимать его.
- Я помогу тебе, - заспешила она.
- Нет, нет... Я сам... - И стал стаскивать ватник, освободив руку от косынки. - Куда бы его деть?
- Я отнесу в чулан. - Мать протянула руки.
- Я сам, мама, - выдернул он ватник у нее и вышел из комнаты.
Когда он вернулся, она спросила:
- У тебя тяжелое ранение?
- Нет. - И этот ответ не обрадовал ее. Она как-то сникла и прошептала:
- Значит, ты ненадолго?
- Да, мама, наверно, ненадолго... - Он присел на диван и стал оглядывать комнату, и только тут мать обратила внимание на его медаль.
- У тебя награда! За что?
- За войну, мама, - ответил он довольно безразлично.
- Я понимаю... Но чем-то ты ее заслужил.
- Там, где я был, все заслужили... Только давать уже было некому.
- Почему некому? - спросила она с беспокойством, но, когда Володька в ответ пожал только плечами и нахмурился, поняла.
После недолгого молчания он глухо произнес:
- Мама, у нас нет водки?
- Нет, Володя. Но я сейчас сбегаю к соседям. У кого-нибудь да найдется, и мне не откажут...
Потом, когда мать согрела в ванной колонку, он залез в горячую воду, все еще ошеломленный тем необыкновенным происшедшим с ним рывком из одного пространства в другое. Всего неделю тому назад была развороченная снарядами передовая, где Москва, дом представлялись ему чем-то таким далеким, недоступным, не существующим вообще. И вот - дом, его комната, мать, зовущая его к столу, а на столе - вареная в мундире картошка, тоненькие ломтики черного хлеба, бутылка водки и... банка шпрот.
- С едой, значит, у вас не так плохо, вырвалось у него.
- Нет, Володя, очень плохо... Кончилась крупа, и вот пришлось прикупить на рынке картошки, а она стоит девяносто рублей килограмм. Мне пришлось продать серебряную ложку. Ну, а шпроты еще с довоенных времен храню.
- Мама, - полез Володька в карман гимнастерки, - вот деньги. Много, три моих лейтенантских зарплаты.
- Сколько же это?
- Много. Около двух тысяч.
- Спасибо, Володя. Я положу их здесь, на столик... Но, увы, это совсем не так много, как ты думаешь.
- Две тысячи немного? - удивился он.