Но, несмотря на это, продолжать занятия наукой не смог из-за антисемитизма, вылившегося в банальное отсутствие для меня в университете квоты. Хотя было хорошо, известно, что вакансии есть, но для меня ее почему-то не нашлось. Хорошо помню: завкафедрой Григорий Иванович Середа (красавец, художник), когда я пришел и рассказал об этом, рисовал яблоко. Послушав меня, он возмутился: не может быть. И побежал к начальству. Через несколько минут вернулся, молча на меня посмотрел и, ничего не сказав, стал накладывать тени на яблоко, ибо сказать ему было нечего.
После этого я работал на разных, совершенно случайных, работах. Был транспортным рабочим.
— Грузчиком что ли?
— Можно сказать и так. С водителем «полуторки» мы приезжали на какую-то базу, что-то грузили, перевозили в другое место. Очень полезная для здоровья работа. Особенно зимой.
Как и следующая – почтальон.
Неофициально продолжал в университете научные исследования. Даже немного публиковался.
Потом мне повезло. Познакомился с харьковской группой будущих репатриантов, которая в 1970 году первой подала документы на выезд. Стало понятно, что именно это и мой путь — своеобразная реакция на притеснение всего национального. Возможность была эфемерной, мало, кто мне верил. Например, мать по этому поводу расплакалась и сказала, что слишком долго и тяжело носила передачи в тюрьму моему дедушке. На меня ей просто может не хватить сил. Такое у многих тогда было восприятие. Дескать, это не путь в Израиль, а путь в тюрьму.
Тем не менее, мне повезло. После года отказов и без тюремных заключений (обыски и краткосрочные задержания не в счет) в 1971-ом году удалось репатриироваться в Израиль. Спустя 37-м лет понимаю, что это было самым важным решением моей жизни.
В Израиле я попытался продолжить научные исследования. Но там математическая психология, которой я занимался, очень далеко ушла вперед. В СССР уже не называли кибернетику «продажной девкой империализма», но последствия этого чувствовались.
Когда в Израиле подал свой реферат, чтобы стать доктором наук, мне сказали: предложение очень интересное, но вы опоздали на 10-11 лет.
Затем предложили поработать на израильском радио, и я стал журналистом.
— Получается, что мы — коллеги?
— В некотором смысле – да. Я работал там, где готовили передачи на Советский Союз. Когда в 1992-ом уходил с радио, то был уже главным редактором, отвечал за все вещание на СССР. Что интересно, отвечал не только за передачи на русском языке, который знаю, но и за то, что шло на грузинском, бухарском и даже на тацском, о котором вообще не имел никакого понятия. Впрочем, пикантность здесь весьма относительна: обсуждалось содержание передач, а то, как они передавались, к сожалению, непосредственно проверить не мог.