А, может, это ему привиделось?..
Всё, что происходило дальше, тоже походило на чертовщину.
Дорохина…
Дорохина…
Это одна из тех фамилий, которые я никогда не забуду. Храню в сердце её образ.
Дорохина Екатерина Михайловна. Федеральный судья Останкинского районного суда города Москвы. За ней закреплена улица Академика Королёва (дом 12 и 19) и улица Космонавтов.[157]
Наверное, это сделано специально. Из-за Телецентра. Из-за Первого канала.
А, может, так получилось…
Ну, значит, с судьёй не повезло не только мне, но и всем, кто имеет отношение к улицам Академика Королёва и Космонавтов. А также улицам: 1, 2, 3-я Мытищинская, Староалексеевская, Касаткина, Кибальчича, Константинова, Церковная Горка; переулкам: Кулаков, Графский, Зубарев, Кучин, 1-й Рижский (д.2, к.1 и к.2, д.3, д.6, к.1 и к.2, д.8); проездам: Мытищинский, Дроболитейный; Проспекту Мира (чётные дома с 98/13-186); площадям: Шарля Де Голля и Академика Люльки.
Это успокаивает…
Думаете, а сама Екатерина Михайловна считает, что ей повезло в жизни?..
Не уверен — ну, она постоянно жаловалась.
Хотя выглядит довольным самим собой человеком…
Она — худая блондинка. Крашенная. Кстати, неудачно. Химическую завивку с её жидкими волосам сотворили тоже неважно. Ну, неважно.
Так вот — образ судьи Дорохиной. Ну, какой она мне запомнилась.
Было 1 июня. Останкинский суд. Зал заседаний. Слушается дело по моему исковому заявлению.
В небольшой комнатушке — зал заседаний — жарко, воздух наэлектризован. Мы с моим представителем Владиславом Симоновым и юрист ООО «Зелёная Студия» Вячеслав Мирончук спорим — перебивая друг друга, обмениваясь колкостями, насмешками. Увлеклись. Противоположная сторона сдалась, уже не защищается, пищит неюридическими междометиями.
Вдруг я осёкся — странно, Дорохина молчит, не обрывает. Поворачиваю голову в её сторону. И замираю — судьи нет.
Нет, физически она присутствовала. Сидела на пьедестале за судейской партой. Но вот мыслями…
Она смотрела в окно. С блаженным выражением лица. С вдохновённым. Замерев. Как поэт, трепещущий, боящийся своим дыханием спугнуть витающую рядом рифму. А летние солнечные зайчики играли, разбрызгавшись вокруг неё. На её мантии. На руках. На лице. И на её жидких волосах с дурацкой химией — отчего они, волосы, казались бесцветными, прозрачными, невидимыми.
Уверен, судья тосковала. Об отпуске. О море солёном. О песочке белом. О пряном запахе и вкусе мужского пота. О загорелых мускулистых брюнетах, которые не говорят по-русски и не отличают настоящих блондинок от крашенных. Уверен — ведь в перерыве заседания она жаловалась, что устала, что у неё «куча дел, которые невозможно рассмотреть», что ей всё и все надоели, что ей, «в конце концов, тоже полагается отдых»…