Попробовал подозвать ее и не услышал звука собственного голоса. Однако лошадь точно что-то расслышала, пряднула ушами и всхрапнула, отступив на пару шагов.
Врангель попробовал встать, хватаясь за горячий металл погибшего танка. Чуть не потерял сознания от дикой боли в ноге и руке, принявших осколки брони. Сделал шаг, потом другой, едва не упал.
В совершенно нереальном мире, где нет звуков, а только бесконечный монотонный звон, нет и красок, вместо них лишь дым да темный силуэт кобылы. Офицер уцепился за единственную мысль: поймать лошадь и вернуться к своим. Иначе смерть.
Барон снова переставил ноги. Кобыла вздрогнула и отступила на два шага.
Каждое движение ногой причиняет беспредельную боль. Кроме этой боли и упрямого животного нет ничего – войны, прошлого, будущего, далекого Питера, семьи и норовистой кисен… Дойти!
Упав вперед, он уцепился за стремя, подтянулся здоровой рукой за подпругу. И понял, что не может забраться в седло.
Чуть не рыдая от бессилия, барон ухватил кобылу под уздцы и потащил ее к танку, с трудом различая машину в дыму благодаря продолжающемуся пожару. Обратный путь занял годы. Кобыла упиралась, мотала головой. Ее решительно не понравился огонь, запах соляра, к которому примешался смрад горелого мяса – механик не смог выбраться.
Как удалось уговорить лошадь замереть у танка хоть на миг, Петр Николаевич не запомнил. Кавалеристы знают, как недоверчивы скакуны к машинным запахам, пугаются выстрелов и шарахаются от взрывов. Здесь всего хватало. Тем не менее барон влез на гусеницу, не выпуская поводьев, и упал животом поперек седла. Ежесекундно рискуя сверзиться, перебросил через круп раненую ногу, не вставляя ее в стремя.
Он совершенно не представлял, в какой стороне русские, а где японцы. Пустил лошадь шагом и доверился ее животному чутью, не прогадав. На этом Корейская компания для него закончилась.
Полностью прорвать японскую оборону удалось лишь в трех местах, куда устремилась кавалерия корпуса. За ними в проломы в обороне вошла пехота, укрепив фланги и расширив брешь. Через четыре дня упорных боев окруженные японские части начали сдаваться.
Брусилов за приказ отправить кавалерию за танками на прорыв укрепленных рубежей мог бы запросто лишиться погон, если бы не общий успех под Саривоном. Гибель кавполка в первый день наступления, от которого в строю остался лишь эскадрон, и двух танковых рот кажутся мелочью с высоты общего стратегического замысла, ибо в тех боях японская армия потеряла до двенадцати тысяч убитыми, ранеными и пленными, втрое больше, чем русская.