— Was ist los?[2]
— Wir abfallen, wir weis nicht, wochin…[3] — начал Чистяков, подходя ближе.
Офицер бросил на него пристальный взгляд (не очень-то силен был в немецком Лева!) и отпрянул от окна. Но было уже поздно. Дверцы автомобиля распахнулись, офицер был отброшен на спинку сиденья, а шофера по цепочке из рук в руки мгновенно вышвырнули за дорогу. Разведчики прыгнули в машину, Покрамович сел за руль, и автомобиль помчался по шоссе. Отъехав подальше и видя, что ни сзади, ни спереди никого нет, Покрамович потушил прикрытые щитком фары и свернул на глухую просеку. Там машину бросили и скрылись в лесу.
Офицера привели в чувство еще по дороге и допросили. Он показал, что переброшенная из Венгрии дивизия СС на рассвете второго марта, то есть завтра, начнет наступление с восточной стороны озера, находящегося в пяти километрах от города Руммельсбурга. Пленный показал еще, что наступление будут поддерживать танки, которые выйдут в заданный район к началу атаки.
Затаившись за деревьями, держа автоматы на изготовку, разведчики надежным кольцом оградили Кузьмина. Он застучал ключом звонко, весело, дробно. И радостно бились сердца разведчиков; теперь они могли смело сказать себе: главное сделано, задание командования выполнено.
В подтверждение этому Кузьмин принял приказ возвращаться. Это было необходимо: группа явно выдала себя. Однако сами разведчики не очень тревожились за свою судьбу. Они понимали, что вряд ли немцы сумеют прочесать леса на десятки квадратных километров — не до того им было, а если даже и начнут поиски, то там, где была оставлена повозка. Разве что брошенная на глухой просеке машина могла навести на более свежий след. Но, в общем, на первом плане пока стояла другая забота: подкрепиться. В немецких ранцах нашлась кое-какая еда, но что значили три сухаря да две пластмассовые баночки масла для шести до изнеможения утомленных разведчиков?
Сейчас, после выполнения важной и трудной задачи, все заметно сдали и, пошатываясь, чуть ли не засыпая на ходу, брели за своим командиром. Он вел их к домику лесника, одиноко стоявшему в глубине соснового бора.
Ночь выдалась теплая, с дождем, и стояла такая темень, что хоть не смотри. Шли долго, по компасу, без видимых ориентиров. Несколько раз забредали в непролазные чащи саженцев, несколько раз искупались в озерках талой воды.
Когда наконец достигли домика, брезжил рассвет туманного утра. Постояли на краю леса, прислушались. Было тихо. Даже не доносились артиллерийские раскаты: туман, как вата, поглотил их. Осторожно приблизились к хозяйственным постройкам с подветренной стороны. Этому научил их горький опыт: беженцы, покидая дома, то ли потому, что еще верили словам гитлеровской пропаганды о «кратковременном выпрямлении линии фронта» и надеялись чуть ли не завтра вернуться, то ли следуя своей пресловутой немецкой аккуратности, но тщательно замыкали на цепь и запирали скотину, которую не могли угнать с собой. Почуяв людей, недоенные, голодные, обезумевшие животные поднимали дикий рев и визг, слышный за версту.