Голос ее истончился, в нем звучало отчаяние. Что же произошло, черт побери?
Придется-таки встать. Я на ощупь снял со спинки стула штаны и прошлепал к двери, из-за которой доносилось истерическое: "Перестаньте!..", "Только попробуйте!..", "Я-то, я-то причем?!".
В прихожей в тусклом свете, падающем из открытых дверей в спальню, на корточках возле тумбочки с телефоном сидела моя двадцатитрехлетняя падчерица.
Черные прямые волосы неряшливыми прядями свисали на лицо - бледное, помятое сном. Ночная рубашка, словно опустившийся парашют, лежала на полу, закрывая ноги. Глаза Светланы были расширены, на меня она не взглянула. Рядом с ней тоже в ночной рубашке, прижав обе руки к сердцу, стояла Нина. Я вопросительно взглянул на жену и открыл было рот, чтобы спросить, в чем дело, но она зло мотнула головой: молчи!.. Глядя на ее искаженное напряжением, увядшее, но все еще красивое лицо, я в который уже раз за последние недели ощутил, как меня буквально пронзила острая неприязнь, даже нет, чего уж там сглаживать, ненависть, как ни постыдно это - испытывать столь низменные чувства к человеку, с которым прожил вместе последние двадцать лет.
Светлана положила трубку на рычаг и заплакала, без слез, одни сухие всхлипы.
Мать бережно подхватила ее за талию, подняла, прижала голову к груди.
- Все обойдется, милая, все обойдется, - голос ее прервался. Взглянула на меня мельком, обдав презрением, словно горячие помои плеснула в лицо.
- Что вскочил?! Молчи! Ничего не спрашивай! Не твои дела!
- И все-таки... - Я изо всех сил старался сдержаться, не унизиться до ночного скандала, неизбежного, ответь я ей в том же тоне. - Свете кто-то угрожает?
Почему?
- По кочану! - выкрикнула жена, бешено округляя глаза.
Кандидат наук, пусть и технических, кичится тремя поколениями ужасно интеллигентных предков... Чем, спрашивается, отличается она сейчас от палаточной торговки советских времен, в гробу видящей всякого докучливого покупателя?
- Ладно. Не мои, так не мои.
Я ушел в гостиную, в которой сплю уже второй месяц, и опять улегся на диван.
Ничего, расскажут все сами. Попозже. Когда обсудят все варианты использования меня в качестве... Чего? Давно не стриженного барана? Фанерки, которой можно заслониться от града камней? Униженного ходатая по чиновничьим инстанциям?
Посмотрим, завтра покажет. А пока - спать, спать...
Уснул я на удивление сразу. И проснулся, несмотря на вчерашний перебор, с относительно свежей головой. А главное, вовремя, даже без будильника. Они спали, и я, разумеется, не стал их тревожить. Побрившись и проглотив два бутерброда с сыром, не стал допивать кофе - гадость, растворимая дешевка, - вылил остатки в раковину и на цыпочках вышел в прихожую. В спальне, слава Богу, было тихо. Можно было считать, что мне крупно повезло - объяснения откладываются до вечера.