— Эфенди… Эфенди…
Дар отвлёкся от раздумий — перед ним стояла закутанная в глухое чёрное покрывало крошечная фигурка с протянутой рукой. Потом ребёнок произнёс нечто гортанное, и князь беспомощно обернулся на сопровождающего его бывшего пленника, долго время пробывшего в рабстве у берберов.
— Чего она хочет?
— Хлебушка просит, князь. Голодная.
— Хлебушка?!
Рука сама скользнула к плети, но остановилась. Соколов вдруг криво улыбнулся, потом в мгновение ока нагнулся в седле, ухватил девчушку за руку, выдернул к себе в седло, посадил впереди. Ярый недовольно всхрапнул, мотнул головой. Закутанная в покрывало фигурка пискнула от страха, а князь содрал покрывало с её головы. Хм… Глаза большие. Личико симпатичное. Волосы… Скажем так, грязные. Непонятного мышиного оттенка. То ли от пыли, то ли от грязи. Поманил к себе переводчика, тот приблизился:
— Где её семья?
Тот спросил, девчонка испуганно что-то ответила.
— Отец у неё пропал, княже. Три года назад. Ушёл воевать с христианами, и не вернулся. А мать два дня назад померла от горячки.
— Сирота, значит?
Снова короткий обмен репликами, и перевод:
— У неё собака есть.
— Собака?
Дар коротко рассмеялся:
— Достойный родственник. Значит, есть хочет?
Быстрое ожидание, и снова ответ:
— Три дня во рту крошки не было.
— Хорошо. Скажи, её накормят. Пусть не дёргается.
Обернулся, позвал одного из воинов.
— Отвези её в мои покои, отдай служанкам — пусть отмоют, переоденут и накормят.
Тот кивнул, пересадил девочку к себе, пришпорил коня. Дар двинулся дальше.
— Зачем она тебе, княже?
Негромко спросил переводчик. Князь нехотя ответил:
— Подарок.
— Подарок?!
— Приёмышу моему. Будет ему игрушка…
…Вернувшись в дом, где он обитал, князь приказал привести к нему прихваченную с собой девочку, и неожиданно та ему понравилась. Симпатичная. А волосы у неё оказались светлые. Не чёрные, как он ожидал, а каштановые. Похвалил себя за выбор, велел увести и заботится, пока караван не будет готов к отправке… Время пришло через неделю, когда жрецы и лекари доложили, что самые ослабевшие из освобождённых в силах перенести дорогу. Началась погрузка, занявшая ещё два дня. И на третий день наступил час окончательного расчёта. По всему Танджу были заложены тюки с пироксилином и порохом, бочки с маслом и чёрной нефтью, в изобилии обнаруженные в городе. Караван вышел из бухты, оставляя по правому борту иззубренные скалы Пиренеев, и едва отошёл чуть подальше, как с головного корабля ударил холостым выстрелом огнебой, давая сигнал последнему кораблю, оставшемуся в бухте. Вспыхнули огнепроводные шнуры, весело побежали змейки огоньков к заложенной в ключевых точках взрывчатке и огненным закладкам, и спустя короткое время грянул первый взрыв, за ним второй, третий. А потом с рёвом в небо взметнулись струи чёрного дыма и грязного смолистого пламени… Устойчивый ветер раздувал огонь, разнося по всей округе искры и пылающие куски дерева. Пожары вспыхивали один за другим, и тушить их оставшиеся в городе жители были не в силах. Очагов горения было очень много, а людей — слишком мало, и они оказались к тому же слабы физически из-за недоедания… Дар стоял на корме своего двулодника, глядя на упирающийся в небо чёрный столб дыма. Рядом сидел фон Гейер: