— Потом, потом! — кричу я, отбиваясь от них.
День морозный, безветренный. Снег блестит на кустах. За трамвайной линией магазин и ларёк, где продают пиво. Продавца зовут дядей Гришей.
Где пробродил весь день и вечер, я не помню. Помню, что на почтамте написал письмо Николаю, смотрел какой-то фильм, сидел в кафе, в пельменной. В общежитие вернулся ночью в расстёгнутом пальто, весь обсыпанный снегом.
Усевшись на диван, городил вахтёрше тёте Маше какой-то фантастический вздор о Дальнем Востоке, о бурях магаданских, которые валят людей с ног, и потому так ходят по улицам, держась за специальные верёвки.
Бес сдал на «четыре» по шпаргалке. Утром, когда я лежу в постели, он, суетясь у своей тумбочки, бросает на косые взгляды, тут же отворачивается, смотрит в потолок. Он взволнован. Всегда он завтракает в буфете, теперь усаживается пить чай в комнате.
— Что ж тебе такое досталось? — не выдерживает он.
— Пошёл вон, — говорю я и улыбаюсь. Мне забавно смотреть на него.
— А я-то при чём? Пересдашь!.. И ни одного вопроса не знал?
— Отстань, Бес. Я не хочу с тобой разговаривать.
— Тебе разрешат пересдать, — успокаивает он меня.
— Ты скот, Бес.
— Да я чем виноват-то? Чего ругаешься?
— Хочешь, я тебе физиономию начищу? — спросил я и сел.
Проснулся Пряхин.
— Ты что, провалил?
— Да.
— Здорово он гонял тебя?
— Да. По всем лекциям гонял, негодник.
— Ишь ты… Ну ничего, пересдашь.
— Пересдам!.. Я, Федя, не буду пересдавать и вообще сдавать.
Пряхин сел, вытянул свои длинные мускулистые ноги.
— В чём дело? Ха-ха! Ты шутишь? — спросил он.
— Не шучу, брат: семейные дела, понимаешь? Получил письмо вчера… И попрошу тебя: не расспрашивай ни о чём.
— Да… Так-так… Гм… Очень серьёзное что-то случилось?
— Очень серьёзное, Федя. Оставим этот разговор.
Одевшись, я опять ухожу из общежития: пущенная мной утка за день успевает влететь в уши всем, кто знает меня. На четвёртом этаже её начинят своими догадками. И приставать с вопросами ко мне не будут.
Так и получается. На следующий день при мне даже речи не заводят о провалившихся, о кандидатах на отчисление. В проходной встретился с Величко.
— Борис, — сказала она ласковым голосом, — ты не пойдёшь с нами в кино?
— Нет, Таня. Мне не до кино.
До конца сессии я живу в приятном ожидании. С деньгами стало туго, но на заработки ходить нет желания. Никто не спрашивает меня, почему я не еду домой. Должно быть, видят в моём поведении какой-то смысл.
По утрам с удовольствием слушаю детские передачи по радио; мысленно я уже в пути.
Двадцать третьего января, в последний день сессии, я не выдерживаю и еду на Казначейскую. В приёмной опять народ, но я прохожу к инспектору по кадрам без очереди.