— Эх, брат Кирилла! — промолвил вполголоса Куродавлев, остановясь читать письмо, — жаль мне тебя, горемычного!.. Ты, чай, любезный, знаешь, — продолжал он, обращаясь к Левшину, — что у Кириллы Андреевича тому лет пятнадцать назад, в здешних Брынских лесах пропала, вместе с своей нянюшкой, родная дочка, а моя крестная дочь — дитя лет четырех… Вот недавно прошел слух, что^эта нянюшка, по имени Татьяна живет здесь в одном раскольничьем ските; я написал об этом Кирилл Андреевичу, а сам поехал в скит, чтоб допытаться от этой беглой девки, куда девала она свою барышню. Что ж ты думаешь? Я застал Татьяну на смертном одре, без языка — при мне и душу Богу отдала. От других в скиту я не мог ничего добиться и с чем приехал, с тем уехал назад. А Кирилла Андреевич пишет ко мне, что зашиб ногу, и оттого не может сам ко мне приехать; но лишь только сможет, так не мешкая отправится в дорогу. Великая для меня радость повидаться с другом сердечным, да жаль, что его-то мне нечем будет порадовать!.. Посмотрим, что он еще пишет, — продолжал Куродавлев, принимаясь опять за письмо. — Что это! — вскричал он, прочтя несколько строк. — Владыка живота моего!.. Так это правда?.. Ах они богоотступники!.. Воры проклятые!.. Да как их, окаянных, земля носит!.. Неужели, в самом деле, эти крамольные стрельцы…
— Да, боярин, все правда, что пишет тебе Кирилла Андреевич.
__ Не может быть! — прервал Куродавлев. — Ну, пусть они извели своих начальных воевод, князей Долгоруких, убили Нарышкиных и Ромодановского, подняли на копья боярина Матвеева — от этих разбойников все станется; но чтоб они посягнули на власть помазанников Божьих… Нет, нет! Это сказки — я этому и верить не хочу!
— Вот то-то и есть, боярин, что все это, попущением Господним, истинная правда.
— Истинная правда! — повторил Куродавлев. — Да что Москва-то, деревня, что ль?.. Или в ней, кроме одних стрельцов, и народу не стало?.. Господи Боже мой! Злодеи дерзнули ворваться силой в царские палаты, вломились в терем нашей матушки царицы Натальи Кирилловны, и вся Москва не поднялась разом, не заслонила грудью своих царей православных, не закидала шапками эту поганую сволочь!
— Все это, Юрий Максимович, случилось так внезапно.
— И зачинщики этих смут еще живы! — продолжал с возрастающим жаром Куродавлев. — И эти крестоизменники стрельцы похваляются своим удальством!.. И их позорным именем не клеймят еще всякого мошенника и негодяя!..
— Нет, боярин!.. Всем стрельцам дана похвальная грамота и велено их, ради почета, называть не стрельцами, а надворной пехотой.