— Репутация.
Я переспросил настороженно:
— Что, какая репутация? Меня знают и в аду?
Он посмотрел с сомнением.
— Там говорят, что вы хитры, изворотливы, не слишком разборчивы в средствах… Это верно?
— Кто говорит?
— Те, — ответил он, — кого вы к нам отправили.
И хотя дрожь то и дело пронизывает меня с головы до ног, все же я ответил почти бодро:
— Гнусная клевета! И вообще… значит, я убивал не таких уж невинных овечек!
Он буркнул:
— Насчет овечек не знаю, те идут в другое место, куда нам вход закрыт. Так что, возможно, овечек вы убили даже больше. Но мы обращаемся к вам потому, что барон Вимборн, так зовут этого мерзавца, тоже хитер и весьма изворотлив. Он не посещает те места, где мы в силах появиться, но вы можете.
Я поинтересовался:
— Не скажу, что меня ваше предложение заинтересовало. А еще интересно: как же его убить, если он бессмертен?
Он прорычал нечто настолько лютое, что земля вокруг него вспыхнула белым пламенем, но тут же погасла, оставив широкое кольцо расплавленной магмы.
Арбогастр беспокойно переступил ногами, фыркнул, но не попятился.
Я переспросил:
— Так как?
Он смотрел бешеными глазами.
— Как убить?.. Не знаю. И никто в аду не знает!.. Но его убить нужно.
— Почему?.. Он делает то, что вы одобряете.
Он прорычал:
— Да, но… то, что грабит и убивает, — прекрасно, мы бы так его и оставили, но он обманул…
— Обидно?
— Обидно ли? — повторил он с ревом. — Это оскорбление! Потому он должен попасть в ад, где и заплатит за все самую страшную цену!
— Так верните, — ответил я безмятежно.
Он развел руками, которые я все равно называю лапами.
— Очень не хочется признаваться, сэр Ричард, но мои руки связаны договором. А вот ваши совсем не связаны.
Я поморщился.
— С какой стати я стану делать вашу ищейно-хватальную работу? Да чтоб я стал помогать аду… да никогда в жизни!
Он тяжело вздохнул, стена прозрачного пламени колыхнулась, и лед с той стороны растаял еще на несколько ярдов, даже превратился в пар. Запах серы стал сильнее и заметно щекотал ноздри.
— Значит, — прорычал он с гневом, — барон Вимборн будет убивать и грабить, упиваясь безнаказанностью. Особенно он любит сдирать кожу живьем с молодых женщин…
— Женщин? — переспросил я невольно. — Молодых? Мужчин, да еще сакрантцев, еще можно, но женщин… мерзавец! Женщины все наши. Это посягивание на права! Наши законные права.
Он спросил хмуро:
— Тогда, может быть… хотя бы за женщин?
Я ответил почти тем же злобным рычанием:
— Сэр Вельзевул, это нечестный прием!
— Да, — согласился он, — но хорош?..
— Низвержение в ад сделало вас политиком?
Он рыкнул: