– Хорошо.
Зеркалову принесли попить, и пока он пил, пришел Котоев.
– Вадим Михалыч, боюсь, дело серьезно, кишечник вам зашили, за него не беспокойтесь, но с рукой… С ней дела плохи. Она у Вас в трех местах сломана, в двух перелом зарастет и будет культя уродливая, но внешняя кость остеосемургии не поддается. Не проведем ампутацию – риск сепсиса 50-60%. Прогноз внешний ужасный, видите, так что, при всем моем уважении, нужна ампутация. – Со всей серьезностью проговорил бывший ассистент.
– Котоев, а ты когда врачом стал? – не без улыбки спросил врач.
– Вадим Михалыч, хватит шутить, нужна операция, но без вашего согласия мы ее проводить не смеем.
–А все-таки, то ассистентом был, вены шить боялся, полтора года назад, помню, вообще расплакался, а тут вот уже, доктор Котоев! Слушай, да ты на войне карьеру сделаешь.
– Приказ еще не поступил, но здесь не хватает рабочих рук, а у меня опыта достаточно, я же с Вами работал, Вадим Михалыч… Вадим Михалыч, руку ампутировать? – Котоев очень нервничал. Сейчас перед ним лежал его учитель и ждал операции, но вместе с тем, он не мог заметить, что ему было приятно ощущение собственной гордости за то, что он теперь врач, а не просто ассистент.
– Я боюсь, что да. Сам чувствую, что не могу рукой пошевелить. Ампутируй кисть, не больше.
– Да как же? А операции ваши? – все-таки спросил бывший ассистент, он до последнего верил, что может и обойдется без операции.
– Ну вот! Какой же ты врач, я же сказал тебе, про операции забудь, видимо, я… отоперировался. Ты теперь сам врач, сам операции и проводи. Ампутация сейчас действительно необходима.
– Вы жесткий человек, Вадим Михайлович, очень как-то к себе жесткий. – Сказал Котоев, когда Зеркалова уже несли в операционную.
– Может, и жесткий… – сказал Зеркалов, засыпая в эфире.
…
Зеркалов уехал поздно вечером. Когда уже стемнело. Расставания с семьей не были долгими, все уже были готовы к тому, что Вадим уедет, он сам их готовил к этому с самого своего приезда. Поужинав, Михаил Алексеевич приказал готовить лошадей. Когда подали чай, лошади были уже готовы. Отужинав, Зеркалов попрощался с семейством, со слугами и со всеми. Он пробыл в поместье около месяца, вспомнив детство, отдохнув и набравшись сил. Поездка в Петербург, где ему надлежало учиться, предстояла долгая. Но все вопросы были уже решены.
– До свиданья, родные, как поступлю, напишу. – Крикнул Вадим уже с брички.
Впереди его ожидало новое, к чему стремится каждый человек, его будущее, закрытый туманом горизонт, который очень скоро, через десять с лишним лет он будет вспоминать, забываясь в эфире.