Ничего подобного ей еще не приходилось испытывать – такого ощущения под ногами бездны, пустоты.
...От Коли Зеленского, который преданно ждал ее в коридоре и на минутку отвернулся к окну поглазеть на зимний пейзаж в институтском парке, она ускользнула. Никого не хотела видеть, слышать, знать!.. Она и к Люське потащилась потому, что там – чужие, Люськина компания, можно перед ними – и перед собой – сделать вид, что ничего не произошло, все прекрасно. Веселья все равно не получилось. И еще этот Вадим...
Майя натянула на голову одеяло и тихо заплакала – так плачут, когда ничего уже не осталось, кроме отчаяния.
От внешней жизни одеяло все же не загораживало. Соседки старались говорить тихо, полагая, что она спит, но в комнате с потолками метра, наверно, четыре тихо не поговоришь. Да еще когда расстояние между собеседницами тоже около того: каждая на своей кровати. С темпераментом, свойственным женщинам в устной речи, перескакивали с одного на другое: дети, мужья, болезни, работа, жизнь вообще. – Ничего теперь люди не боятся, – это, слышно, та, что с кровати через проход. – Ни Бога, ни черта. Ни безработицы, ни бедности, ни остаться, например, без крыши над головой. Социализм. Кругом о тебе забота. Трудоустроить, обеспечить жильем, больницей, соцстраховской путевкой, пенсией в старости, которая вовсе еще не старость, человек в полном соку. Если здоровый. Попробуй спроси с подчиненного? Он тебя пошлет – и вся недолга. На тебе свет клином не сошелся. Это каким организатором, администратором надо быть талантливым, чтобы уметь требовать работу, а люди бы от тебя не разбегались туда, где полегче, где спрашивают меньше, платят больше!.. На сознательности далеко не уедешь. Сколько ни есть сознательных, а бессознательных всегда больше.
По этому поводу они вели разговор долго и все громче. Одна поддерживала: верно, никто ничего не боится! Ни жениться, ни детей заводить (это она о сыне, который женился в восемнадцать лет, ушел служить в армию, а беременную жену оставил матери, – разговор об этом шел раньше)... Другая, та, что по голосу помоложе, не соглашалась: вы, значит, Варвара Фоминична, против хорошей жизни (она с подначкой, дразня, говорила)? Как это вообще можно плохое выводить из хорошего?
– А почему нельзя? – кипятилась Варвара Фоминична с кровати через проход. – Очень даже часто бывает от хорошего плохое. Например, от чересчур сытной жизни болезни всякие, от больших удобств избалованность. Получаем больше электроэнергии – рыбу теряем, строим больше заводов – природу губим.