Клодия устала от бесконечного противостояния, мучительный гнев иссушил все ее душевные силы. Она поняла: враждебные отношения с этим человеком ни к чему хорошему не приведут. Он просто отвергнет ее, не даст ей открыть рта. Она не желает больше обличать его и не будет пытаться наказать за причиненную боль. Она хочет удержать любимого человека, а значит, ей придется открыться перед ним, сказать, что без него жизнь для нее невозможна. Но, чтобы преодолеть его насмешки, недоверие или, того хуже, равнодушие, ей потребуется немало храбрости.
Клодия подняла на Брента усталый опечаленный взор.
— Что привело тебя сюда в такую погоду?
Ее недоумение было совершенно искренним.
Она не сомневалась, что Брент вернется домой, соберет вещи, скажет «до свидания» и уйдет из ее жизни.
— Хотел проститься с нашими воспоминаниями, — сдавленно ответил он. — Удовлетворена?
О каких воспоминаниях он говорит? — подумала Клодия. О том, как мы впервые занимались здесь любовью в то далекое-далекое лето? Или о недавнем пикнике, когда он сделал первую попытку подружиться со своей дочерью?
— Иди домой, пока не схватила воспаление легких, — сказал Брент ровным бесцветным голосом.
Клодия взглянула в его потемневшие, подобные разыгравшейся стихии глаза. Она знала: теперь или никогда.
— Ты решил развестись со мной. Я не понимаю почему, однако принимаю это, потому что у меня нет выбора. Но я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя. И это навсегда.
— Ты лжешь, — бесстрастно возразил Брент. — Что это за любовь, если женщина отвергает отца не родившегося ребенка в угоду другому мужчине только потому, что тот оказался более состоятельным в денежном отношении? — Он горько усмехнулся. — Я возвращаюсь, а ты как хочешь. Мне совершенно все равно.
Он повернулся, чтобы уйти, но Клодия схватила его за руку и потянула назад. Таких оскорблений она ни от кого не потерпит, а уж тем более от Брента!
— Не смей называть меня лгуньей! Когда мы встретились впервые, ты только и делал, что лгал мне!
Брент смотрел прямо перед собой, не удостоив Клодию ни единым взглядом.
— Это ты прирожденный лжец и актер! — со злостью выкрикнула она. — Ты притворялся оборванцем, когда у тебя было целое состояние!
Клодия заметила, как искривился его рот, и поняла, что ее слова достигли цели — пробили брешь в его мнимом или действительном равнодушии.
— А что еще мне оставалось делать? — с мрачной иронией осведомился Брент. — Меня чуть ли не с шестнадцати лет преследовали женщины. Не из-за каких-то моих достоинств — из-за денег, которые я должен был унаследовать. Жизнь преподала мне несколько трудных и оскорбительных уроков, и, поверь, я хорошо их усвоил. Тем летом мне захотелось хоть раз побыть самим собой. Мне было семь лет, когда мой дядя на годы расчертил, распланировал мою жизнь. А тогда я только что окончил курс по архитектуре и захотел побездельничать, перед тем как засучив рукава приняться за дело в «Холмен-групп». И что же получилось? — Его губы искривила горькая усмешка. — Я встретил тебя. И влюбился как последний дурак. Никогда прежде я не испытывал ничего подобного. Мне казалось, что ты тоже ко мне неравнодушна. Ты любила меня за меня самого, не из-за капиталов Холменов. Я собирался открыть тебе правду о себе, но ты меня опередила. Сказала, что все кончено, ты встречаешься с человеком, у которого есть хорошая работа и солидный счет в банке. Ты оказалась хуже тех женщин, которые охотились за мной и моими капиталами: ты носила моего ребенка и выбрала другого мужчину лишь потому, что так было удобнее и легче. — Глаза Брента впились в ее лицо. — А теперь попробуй сказать, что ты всегда меня любила!