— Сколько ты выпила и когда? — спросил Борис намеренно спокойным голосом. — Говори честно и быстро. С чем-нибудь еще мешала или только димедрол?
— Да успокойся ты, — она слабо усмехнулась. — Все, что выпила, уже выплюнула… Испугалась я, испугалась! Засунула два пальца в рот — и все… Я же говорю тебе, что не собираюсь никого стращать. Мне самой страшно!
По лицу ее вдруг пробежала короткая судорога, она торопливо, будто задыхаясь, втянула в себя воздух и откинулась на спинку дивана.
— Ты точно уверена, что выплюнула эти таблетки? Не врешь? — Борису все еще не давали покоя три пустые пачки.
— Да нет, все правда…
— Тогда сейчас будем пить теплый сладкий чай в лошадиных дозах, а потом разговаривать…
Он уже направился к кухне, когда Надя, вихрем сорвавшаяся с дивана, кинулась к нему на шею.
— Не уходи, не уходи! — испуганно и торопливо запричитала она, уткнувшись лицом в его шею. — Даже на секунду не уходи, мне страшно!
А тепло ее мягкой горячей груди было волнительно, и от этого Борису вдруг стало неприятно. Но отстраниться сейчас было бы слишком жестоко, и он только успокаивающе похлопал Надю по спине:
— Не ухожу, не ухожу, никуда не ухожу… Ну хочешь, на кухню пойдем вместе? И вообще везде будем ходить вместе. Кроме туалета, естественно…
— Хочу, — всхлипнула она и плотнее прижалась к нему мелко вздрагивающим телом.
И в этот момент в дверь позвонили. Сначала коротко и вежливо, потом настойчивее, потом почти истерично, несколько раз подряд.
— Открыть? — спросил Борис, мягко пытаясь расцепить Надины руки. Она только энергично замотала головой.
— Но, может быть, это Олег вернулся? Или мама твоя?.. Если кто-то чужой, то я просто объясню, что ты ни с кем не можешь сейчас разговаривать. Вдруг что-то важное?
— Я не то что разговаривать, видеть сейчас никого не могу! — почти простонала она. — Мне кажется, если ты перестанешь меня сейчас обнимать, я просто умру… Не надо, не открывай!
Он едва слышно вздохнул и пожал плечами. Через минуту звонки прекратились, послышался шорох раздвигающихся дверей лифта, а потом лифт загудел, устремившись вниз.
— Все, вот и нет никого! — проговорила Надя, поднимая лицо вверх. Их взгляды пересеклись. — Вот и нет никого, только мы…
Борис внимательнее присмотрелся к ее глазам и вдруг понял, что его так настораживало и что ему так не нравилось. Ее глаза были слегка подкрашены: в уголках ресниц виднелась едва заметная, но тем не менее аккуратная и четкая карандашная линия. Продуманно сдержанный макияж у женщины, которая только что пачками глотала димедрол? Абсолютно нерасплывшийся карандашный след на веках человека, недавно подставлявшего голову под воду? И еще это «только мы»?..