* * *
Mademoiselle, вернее, bella domna,
довольно долго я переживал
размолвку нашу с Вами, а затем
(как следствие причины) и разлуку.
Не будучи востребован Венерой,
пошел служить отечеству и Марсу:
как лев, сражался за горбушку хлеба
насущного, за равенство и братство
(вернее, против. Против, а не за.)
Ну, а в часы досуга, каковые
у рядового более чем кратки,
брал в руки семиструнную гитару,
брал на гитаре три «блатных» аккорда,
и пошлая гитара говорила
старинные мелодии Прованса,
где трубадур мог с мясом вырвать ноготь
и в знак любви послать прекрасной domn‘е –
блистательные латники-вассалы
кровавую сопровождали почту.
Так вот, все эти долгие два года
я верен был лишь Вам. Предполагаю
быть верным всю оставшуюся жизнь,
но если вдруг попутает либидо,
готов я свой проступок искупить
и в полиэтиленовом мешке
велю смиренно к Вашему порогу
принесть мои: мозг, сердце, печень, почки,
вязанку ребер, селезенку, уши,
нос, ятра, уд (всех более виновный)…
– О Боже, – ты воскликнешь, – неужели
столь жертвенна его любовь?! Фи-фи!
Уж это слишком! Слишком много крови!
В конце концов во всем нужна же мера!
Несите прочь несносный сей мешочек!
Посыльные откажутся. Тогда
ты, от натуги красная и злая,
мешок собственноручно приподнимешь
и взгромоздишь его на подоконник.
Затем окно откроешь и спихнешь
меня со всеми потрохами в пропасть!
Во двор, точнее, что немногим лучше.
Бац!.. С треском лопнет полиэтилен!
Асфальт – в кровавых кляксах! Стены – тоже!
И в шоке все бабульки на скамейках!
Уж лучше бы я выбросился сам.
* * *
Как черный кот, зеленоглазый и никем не понятый, лежал я на крыше объекта, терзая когтями рубероид.
Крыша была огромная – примерно 800 кв. метров – и плоская, как пустыня. Собственно, это была крыша Лабиринта, внутренней перепланировкой которого мы занимались всю зиму. Ну, а по весне нас переквалифицировали в кровельщиков.
О, злосчастная моя доля, восклицал я мысленно, о, русский вариант английской судьбы! Сколько невзгод, сколько треволнений! Сперва ангина и двусмысленная чесотка, затем бои за идеалы романтического индивидуализма в тупиках Лабиринта, а теперь пустыня в прямом и переносном смыслах этого слова! В прямом, потому что вот же она вокруг, сизая, присыпанная тальком, уже горячая от утреннего майского солнца. А в переносном… о, злосчастный вариант английской судьбы, обрекающий на одиночество в любом социуме!.. Ведь, как выяснилось из письма Тобиаса, даже закадычные друзья не понимают меня, что уж говорить о бригаде, о Вадике Мочалове или Вовке Решетникове, который, в общем-то, ничего не имеет против моего повествования, лишь бы в нем отсутствовал зеленоглазый Рослик. Эх, если бы такое было возможно!