О, они одобряли все меры правительства! И выкрикивали заголовки передовиц мужественными голосами! Выпятив губы и с пресерьезнейшими выражениями лиц.
Оливер с томиком Шекспира уходил на корму.
И вскоре понял, отчего матросы ведут себя столь странно. Да ведь это же они, а не он были тронутыми! Ну да, по состоянию психического здоровья не сгодились для службы на военных кораблях, вот из призывного пункта и направили их на бриг «Уоллес» перевозить уголь и прочие грязные грузы.
Оливер не мог не отметить, что и румянец у матросов этих как-то болезненно оранжев, и косоглазие у всех у них без исключения, и удивительные они для работы с парусами все же увальни.
Числясь не по военному ведомству, носили штатское, кто чем разжился, лишь бы потеплее: ватники, свитера, сапоги, – и когда сидели на баке, то напоминали полотно кубиста: мешковатые квадраты, черные и серые, а вместо лиц оранжевые овалы.
Были среди них и симулянты. Не желая принимать участие в боевых действиях, тем усерднее орали на баке.
И вдруг обхватывали обеими руками голову – не забывали притворяться, что мучаются головными болями.
От их криков у Оливера тоже постоянно болела голова.
Да, разочаровала матросская служба, разочаровала. О качка бортовая, – скрип шпангоутов неумолчный! И качка вовсе кошмарная – килевая! И розги брызг. И ор на баке. И оранжевые рожи, постылые уже.
Даже по-настоящему опасный переход из Портсмута в Калэ – с грузом плоских, как тарелки, касок для британской пехоты - не вдохновил продолжать службу.
Погоды стояли над Ла-Маншем нортумберлендские, – дожди, дожди, как стеклянные стены. Матросы замирали у борта – надеялись вовремя заметить перископ германской субмарины. Неохотно отрывались от наблюдения, чтобы выполнить команду шкипера, запаздывали с выполнением – бриг поминутно сбивался с курса.
Шкипер, опершись задом о нактоуз, снимал сапог и перематывал портянку.
«Бедлам, – бормотал шкипер. – Угробят судно без всяких субмарин».
Воздух был что да, то да, - атлантический, только дыши, однако Оливера тошнило. И не от килевой или бортовой качки, а от очередного разочарования.
И с изумлением сознавал, что скучает по занятиям даже алгеброй или латынью. А ведь увиливал от занятий этих некогда. А теперь ужасно скучал по занятиям этим. И кусал локти в темном кубрике – знания забывались не по дням, а по часам.
Но – терпел. Хотелось и силу воли испытать. Уволился с «Уоллеса» лишь по причине травмы.
Это случилось в тридцати милях к северо-востоку от Монтроза на пути в Эдинбург. Судно бодро таранило умеренные ветровые волны. Качки почти не было.