Слушая королеву, Оливер исподволь мрачнел. Ему всегда становилось грустно, когда в его присутствии женщины принимались философствовать. К тому же нынешняя собеседница явно имела склонность выражать свои мысли развернуто и не спеша, что напомнило ему манеру Эмилии отвечать исчерпывающим образом на самый пустяковый вопрос, каковая манера, забавлявшая его в начале совместной жизни, со временем стала несколько утомлять.
Мало того, что графоманка, с досадой подумал он, так еще и зануда. Наполнил бокал и выпил. Впрочем, выпил залпом, как бы желая показать, что спешит продолжить беседу.
Пояснил, виновато улыбнувшись:
– Простите, Ваше Величество, в горле пересохло. Так, значит, на чем мы остановились?..
– Вы спросили, в чем заключается мое предназначение, – терпеливо напомнила королева. – Разумеется, оно не связано напрямую со стихотворством. На моих плечах лежат заботы о благосостоянии нации, армия, флот, я созываю и распускаю парламент, назначаю и отправляю в отставку министров и других высших должностных лиц, заключаю и ратифицирую международные договоры. Мне вменено в обязанность предупреждать народные волнения и, по мере возможности, стихийные бедствия. В общем, дел у меня хватает, но я с ними справляюсь, – она уже начала раздражаться, – и поэтому не вижу оснований отрицать за мной право сочинять стихи.
– Стихи… – задумчиво повторил вслед за королевой Оливер и вдруг встрепенулся: – Да известно ли вам, что такое «сочинять стихи»? – Он снова налил и выпил. – Возможно ли… нет, невозможно… невозможно, Ваше Величество, заниматься параллельно двумя одинаково важными делами. Или – нет! Вру, Ваше Величество, вру! Параллельно с геологией очень даже возможно заниматься, например, филологией. Или, будучи биологом, находить время и силы для астрономических исследований. А впрочем, не вру. Не в прочем, а в главном-то и не вру! Потому что параллельно со стихотворством заниматься каким-либо другим делом не-воз-мож-но! Я хочу сказать – заниматься с равным успехом. А безуспешно заниматься стихотворством – и смысла нет.
– Погодите, – заволновалась королева, – постойте, а как же… вот Гете, например, межчелюстную косточку открыл… а русский поэт Ломоносов, так тот вообще…
– Исключения лишь подтверждают правило, – вздохнул Оливер.
– Это не ответ, – возразила королева. – Кто же, извините, не мнит себя исключением?
– Ваше Величество, – Оливер снова наполнил бокал, – умоляю, не надо демагогии. Мы же с вами не в Гайд-парке.
– Не хотите ли вы сказать, что стихотворство, особенно успешное, предполагает сосредоточенность всецело на этом занятии? – спросила королева. – А знаете, в чем-то вы, пожалуй, правы. Я и сама замечала, что сочинение даже простенького стихотворения про тучку какую-нибудь там или птичку забирает порой слишком много духовной энергии. Бывает, пишешь-пишешь ночь напролет, забыв про экономику, внешнююю и внутреннюю политику, про все на свете, и свеча простая, восковая горит на малахитовом столике, и только шелест шелкового платья на сквозняке заставляет иногда очнуться и поглядеть в окно, где чернеют кроны Букингемского парка, или Сент-Джеймского, или Кенсингтонского, в зависимости от того, в каком из моих дворцов посетило меня вдохновение, и вот, очнувшись, глядишь в окно, ничего, разумеется, в темноте не видишь, слышно лишь, как шумит ветер, хлещет дождь и перекликаются часовые, славные мои гвардейцы…