В конце войны Оливера посадили. Никогда не рассказывал маме, за что отбывал срок. Впрочем, она его об этом и не спрашивала. И так было понятно. Иностранец же. В сорок седьмом он освободился.
К тому времени предприятие вернулось из эвакуации, и мама снова трудилась чертежницей. Оливер имел право, невзирая на судимость, устроиться на прежнее место работы, и не преминул этим правом воспользоваться. Вероятно, будущие мои родители пребывали в состоянии эйфории от встречи (после трехлетней разлуки), поскольку не соблюдали меры предосторожности. Короче, мама элементарно залетела. Следует заметить, что аборты тогда были запрещены. В январе сорок восьмого родился я.
Я не знаю в подробностях, что послужило причиной ссоры между моими родителями, ссоры настолько серьезной, что папа вынужден был уйти от нас. Думаю, это тяжелейший быт конца сороковых и начала пятидесятых ожесточил сердце Эмилии, и действительно, трудно ей было, имея на руках грудного младенца, жить под одной крышей с таким мрачным и, что уж греха таить, эгоцентричным субъектом.
Разумеется, мрачным и эгоцентричным Оливер был всегда, и она со временем примирилась с этими его неприятными качествами, но дело в том, что, вернувшись из лагеря, он начал пить уже по-черному и ничего не делал по дому.
Стихи по-прежнему не писались. Взялся составлять жизнеописания предков (давно собирал материалы), но столкнулся с досадным затруднением – вход в архивы был ему заказан, поскольку он не имел ни диплома, ни допуска, зато имел судимость. Пришлось удовлетвориться не обязывающим к исторической точности жанром новеллы. Некоторое время работал с увлечением. Правда, текст получался какой-то несуразный: одни новеллы он, сам того не замечая, писал на английском, другие – на русском, а иногда какой-нибудь абзац или даже предложение являли собой макароническую мешанину. Да, и вот еще что. Я не могу утверждать наверное, но в лагере папа, похоже, малость повредился рассудком, а иначе чем объяснить встречающиеся в рукописи анахронизмы, неточности и просто ляпы при описании реалий английской жизни (по меньшей мере, странные для уроженца Британских островов).
На работе Оливер еще сдерживался, не употреблял, да и строго в те времена было с употреблением на производстве, но по пути домой, не исключено, что под влиянием физической усталости, он обычно начинал размышлять о творческой своей несостоятельности, и становилось ему ну совсем тошно. Сворачивал с дороги и заходил в рюмочную, где и проводил время до закрытия.
На четвереньках переваливался через порог родного жилища!