– Ну чего ты привязался к человеку? – накинулся Голубев на Змиева. – Пущай точит как хочит. Они же, молодые, лучше про все знають. Тем более, Ляксей – парень грамотный, писатель. Правда, не получается у него пока что стать знаменитым, но это ничего, ничего... – Он удовлетворенно ухмылялся, понимая прекрасно, каково мне слышать об отроческих моих публикациях, до сих пор не имевших продолжения.
Короче, разозлили окончательно, старые пердуны, хотя, может, и к лучшему, – в сердцах я прибавил обороты, увеличил скорость резания и сам не заметил, как смена закончилась.
* * *
Дома первым делом напустил полную ванну горячей воды. Погрузился по грудь. Терпел, привыкая. Наконец, расслабился, смежил веки, погрузился еще глубже – в размышления. О чем? О жизни своей незадавшейся, конечно.
Вдруг побрел по берегу прозрачной желтой реки. Увидел нагое тело на эмалированом дне. Белое. С раздутым животом и совершенно некстати восставшим членом. Коричневые крапины вокруг шеи – следы ожогов. Похоже, парень был токарем. Знаем, знаем, как жалит в горло спиральная стружка. Или раскаленными клинышками – это если колотая – сыплется за воротник. А отчего сизые пятна на ключицах? Неужели точил чугун незадолго до?.. Вялое уже. Двадцать семь лет. Тело уже. Испарина на лбу. Лови ртом воздух, а руками скользкий алый обмылок.
И этот торчит из венчика грязной пены.
И заплакал: «Уа-уа».
В чистой прохладной рубахе вышел на коммунальную кухню. Как во сне, мигом сварганил и сожрал яичницу, прямо со сковороды, стоя.
Лишь тогда обратил внимание, как тихо в квартире.
Выходит, престарелые супруги Сильвестровы не очнулись еще от послеобеденного сна. Обычно в это время Валериан Феликсович (дядя Валя, как с детства я привык его называть) уже сидит в коридоре на раздвижном брезентовом стульчике, курит, глядя в пол. Когда я прохожу мимо, он поднимает голову: «Физкульт-привет, молодой человек! Хорошо сегодня потрудился? Кстати, как у вас на производстве отнеслись к последнему постановлению ЦК КПСС...» «Нормально потрудился. Нормально отнеслись». «У него на все один ответ: – «Нормально!» – это Елизавета Эммануиловна (тетя Лиза), заслышав мой голос, высовывается в коридор. – Алеша, я ровно час не могла попасть в ванную. Нельзя быть таким эгоистом».
Мы с мамой въехали в эту квартиру в середине пятидесятых. Отец к тому времени уже ушел от нас.
Супруги Сильвестровы, будучи бездетными и уже тогда пожилыми, взяли шефство над молодой и одинокой мамой: дядя Валя, профорг солидного НИИ, помог ей трудоустроиться, тетя Лиза проверяла, как я готовлю уроки. Из чувства благодарности мама делала (и делает) за нее коммунальную уборку. И в комнате их огромной тоже прибирает. А я натираю пол – перед Седьмым ноября, Новым годом и пролетарским Первомаем.