С реки дул утренний ветер. Наварро не мог удержаться от того, чтобы не рассмотреть девушку. Джессика… Красивое имя для красивой женщины. Она была подобна амазонке. Утренний свет подчеркивал красоту ее рыжеватых волос и загорелой розоватой кожи. Ее рот слегка приоткрылся. Наварро захотелось тайком поцеловать эти губы, но он сдержал свой дикий порыв. Находиться рядом с такой женщиной было странным и возбуждающим. Чувствуя возбуждение от этой близости, Наварро посмотрел в небо и глубоко вздохнул.
Ему всеми силами хотелось избежать своих неприятностей, но, похоже, он попал в самую гущу неприятностей этой девушки. Он говорил себе «надо бежать», но не мог заставить себя подняться. Наварро уехал далеко от тюрьмы, но у него не было уверенности в том, что власти не станут его преследовать здесь. К тому же он не мог бежать день и ночь. Ему нужно было отдохнуть, расслабиться, насладиться свободой.
Но, решил Наварро, чем ему действительно хотелось бы насладиться, это лежащей рядом с ним женщиной. Как сладостно было бы прикоснуться к ее губам, погладить ее кожу, войти в ее плоть. Он имел возможность ограбить ее, изнасиловать или убить, как учили его апачи, но с Джесс он не мог сделать ничего подобного. И это было не потому, что она спасла его жизнь и предложила ему работу. Это было совсем по другой, весьма странной причине. И потом, она перенесла достаточно боли, а Наварро знал, что такое страдания. Он никогда не колебался, если возникали необходимость или желание совершить какой-либо поступок, но только не сейчас.
Наварро был рад, что его ранили в голову, а не в грудь. Если бы девушке пришлось снять с него рубашку, чтобы перевязать раны, она увидела бы отметины на его плечах и спине. Это были «подарки» жестоких охранников, которым нравилось избивать заключенных. Наварро было проще бросить Джесс на произвол судьбы, чем объяснять происхождение этих шрамов.
Мысли Наварро перенеслись к мрачным временам его прошлого. Он получил двадцать лет за кражу золота, совершенную бандой Брида, его отца. Наварро совершил побег, но был слишком слаб от побоев и голода, и уйти далеко ему не удалось. После этого его положение стало еще хуже. Грязная одежда, камера с неубранными нечистотами, вши, крысы. Малейшую поблажку приходилось вымаливать со слезами на глазах. Наварро морили голодом или давали еду, которую было невозможно есть, отправляли в карцер, «черную дыру», для исправления. Летом его ждала непосильная работа под палящими лучами солнца без капли питьевой воды, зимой — леденящий холод камеры. Наварро болел, но никто не лечил его. У него не было денег, чтобы подкупить охранников, не было родственников, которые могли бы позаботиться о нем. Наварро казалось, что надежда умерла навсегда.